Я строчу целый день, целый год напролёт
Стих, который никто никогда не прочтёт.
Может быть, слишком громок мой пламенный стих,
Может быть, этот стих слишком робок и тих.
Может быть, его адское пламя сожрёт
Или вмёрзнет он в первый декабрьский лёд.
Воробей-карандаш гнёзда строчек совьёт,
Но никто никогда этот стих не прочтёт.
Я бы должен над ним унывать и рыдать,
Заливая слезами дома, города.
Я бы должен пропеть панихидную песнь
И молебен за душу его произнесть.
Но кадило и ладан пылятся в углу,
А стишок уже скачет - живой! - по столу.
Неуклюжие лапки скользят по доске,
И глядит он в окно в человечьей тоске.
Я-то знаю, малыш мой умеет летать.
Сколько ж можно в неволе чертёнка держать!?
Я беру его в руки - и настежь окно!
Ты свободен навеки! И мне всё равно.
Всё равно, что случится с тобой за окном,
Приютят ли тебя мои братья в свой дом.
И пускай одиноким ты будешь в пути!
Разве всё это важно? Лети же, лети!