Из сборника рассказов "ПРИВОРОТЫ ДАМЫ ТРЕФ"
***
Крохотный закуток из стекла и алюминиевых прокладок в павильоне «Культура» на ВВЦ. Это – арендуемый Сергеем Сергеевичем Берсентьевым островок для ведения бизнеса. Витрины плохо защищены даже от ветра. Взломщик по природе, он пробует на прочность каждую щель.
Вся конструкция держится на соплях: детали – из дерьма, документация – на «честном слове», но золото блестит, блестит – и точка!
Трупов пока нет: налетчики не успели въехать в ситуацию. Модное занятие рэкетом усыпило их бдительность. Они не успевают собирать дань с ежедневно плодящихся лохов. Такой урожайный год! Подключают жен и детей.
В глубине витрин, на черном и красном бархате подарочных коробочек – кольца с бриллиантами, серебро и откровенная бижутерия. Полки уставлены антиквариатом и эмалированной посудой. Изделия фирмы «Фаберже» и ночные горшки умело путают придирчивый взгляд покупателя.
- С ума сошли! Вы павильон в скобяную лавку превратили, - начинает обход своих владений директриса. – Убрать! Убрать немедленно!
- Лариса Тимофеевна, не вопрос – исправим. Хотя, судя по установкам, теперь все можно, что раньше было нельзя.
- Не надо передергивать.
- Не будем.
Это отдувается за беспредел Борис Сергеевич. Он честнейший человек, добряк-тяжеловес, но не обделен наглостью. Хотя, вполне может быть, это гипертрофированная черта предпринимателя. Он великолепный зазывала. Смотрится за прилавком респектабельно, речь его доверительна и проста. Вам, в доме ни к чему, вроде бы, три одинаковых ведра с белыми ромашками по синему полю, но, верьте, от него вы уйдете с шестью, лишь бы не смотреть ему прямо в глаза. Во взгляде - какая-то подкупающая правота, знание жизни и сила убеждения. В доперестроечное время Борис Сергеевич торговал книгами на черном рынке. Но время всероссийского дефицита на этот товар закончилось. Читать книги стало немодно, и их оставили в покое. Доходы от редких продаж были мизерными. Пришлось переквалифицироваться в коммерсанты.
Положение Бориса в фирме – никакое. Он просто уболтал хозяина, и ему было позволено на определенных условиях торговать гжелью и янтарем. Пользуясь бесконтрольностью, он по своему усмотрению расширял ассортимент. На замечания типа «продукция не нашего профиля» и «побойтесь Бога, ведь унитазы ничего общего с «ювелиркой» не имеют», уклончиво отвечал: «Смотря с какой целью посещаешь туалет: а вдруг приспичит…».
С утра за золотыми украшениями идут алчущие: пожарники, налоговики, санитарные врачи, эпидемиологи, кришнаиты и прочая нечисть. Каждому – дай. Пожарнику – за то, что кипятишь чай в архитектурном объекте, имеющем историческую ценность. Налоговому инспектору – от души. Зубному врачу дай за то, что у тебя нет справки от венеролога, венерологу – за то, что он тоже врач.
Пожилой мужчина в кепке предъявляет фотографию фронтового друга:
- Дайте, сколько можете. Товарищ скончался. От Москвы до Берлина прошел. Сирота. Власть довела – хоронить не на что.
Продавщица Таня замечает:
- Вы и в прошлом году приходили к нам с фотографией этого сироты. Товарищ, и вам не стыдно?
Подходит бабушка со сломанной клюкой:
- Детка, пособи старушке. Дай-ка мне вот ту палочку с полки. Моя, вишь, совсем поистерлась.
- Бабушка, это антикварная трость. – Терпеливо объясняет продавщица. – Девятнадцатый век. Ручка из серебра. Она стоит двести долларов. Давайте я вам лучше дам денег?
- Денег. Да, денег… и тросточку.
В матерчатом проеме, - только занавески отделяют офис от прилавка, - появляется
Борис Сергеевич:
- Дайте ей эту трость.
- Она же денег стоит! – Вставляет продавщица.
– Завтра же справку об инвалидности принесу.
- Ничего она не стоит: крашеный пень и… фальшивая проба.
Старушку сменят блаженный. Просит денег. Ему дают пятьдесят рублей. Он недоволен:
- Мне мама такие бумажки не велит брать. Мне много денег надо. Вы богатые, а мы бедные. Мама в постели лежит. Она болеет. Она вас проклянет, и вы разоритесь. Мне все по сто рублей дают. Это по-честному. Белый пароход прилетит на новый год. Кошечка лапкой рыбку гладит… а у мальчика коготки под шубкой… Мама не велит с девочками в баню ходить… Она меня сама моет… В кошелечке должно быть много денег, а то глазки треснут и пуповина развяжется…
В уме Татьяна подсчитывает, сколько же убогий с мамочкой в месяц денег заколачивают, но отказать боится.
- Спасибо, - говорит Федя, - нынче карусель – завтра кисель. Колесо – к счастью, дорога – к несчастью.
И продавщиц трясет. Они ищут в словах тайный смысл.
Татьяна вобрала голову в плечи, одернула коротенькую юбку, доверительно шепчет Борису Сергеевичу:
- Сегодня не буду мужу изменять. Не его день…
- Да надоел этот дармоед! Гоните его в шею! Он больше меня зарабатывает.
- Тише, беду накличете…
- А я говорю, в шею!
Федя молча листает лежащий на прилавке журнал. Его интересуют только цветные картинки. Ровно три секунды потрачено на толстенное издание. На лице юродивого появляется блаженная улыбка. Он получил свой допинг, и сердце его смягчилось. Теперь он счастлив.
- Меня мама просила черную икру купить и устриц. Борис Сергеевич злится:
- Хоть бы раз к маме на ужин пригласил.
В этот момент появляется Лариса. Вопрошает:
- И? И что я должна делать? Я вас просто закрою.
- Лариса Тимофеевна, - оправдывается Борис, - не успели. Странники идут и идут, а покупателей все равно нет, да и министр культуры, поди, еще утренний кофе принимает лежа в постели.
- Ничего не знаю, знать не хочу!
- Понятно. Исправим.
До обеда не продано не одного изделия. Понятно: понедельник.
Лариса выпросила у шефа ювелирной лавки золотое колечко для дочки, и уехала на конференцию.
Борис Сергеевич попытался было поставить на прежнее место эмалированную посуду, но Берсентьев послал его куда подальше. Тот продолжал канючить:
- Обидно: и Ларисы нет, и люди идут. Может, попробуем?
Сергей Сергеевич отрезал:
- Нет. Ставь свою громыхаловку к Николаю.
У Николая Александровича была точно такая же секция. И товар схожий. И когда-то они с Сергеем Сергеевичем Берсентьевым были компаньонами. Но разругались.
Николай Александрович педант, торопыга и зануда. В его секции порядок, строгий учет. Про некоторые человеческие качества говорят: «это от бога». У Николая – от другой инстанции, от ВЛКСМ.
Борису Сергеевичу идея понравилась. Он быстренько переместил металлическую утварь в конкурирующую фирму. А тут его личный «поставщик» приволок еще партию изделий. Пришлось Борису включить инициативу на полную. Поймав на выходе юродивого Федора, уговорил его торговать посудой при входе. Принес ему для этой цели стол и стул, а, чтобы тот не смотался с выручкой, примотал его скотчем к спинке. Процедура не вызвала у Федора никакой цепной реакции. Он получил небольшой аванс и мороженое. И, странное дело, покупатель ему доверился, он к нему потянулся.
- Купи ведро жене назло.
Это действовало. Люди забывали о сдаче. Они видели, они просто не могли не заметить: перед ними больной человек. Но в стране началась всеобщая свистопляска. Страна играла в какую-то новую игру без правил. Это забавляло. Несчастье это тоже шутовство. Здорово! Мы снова получили и хлеб и зрелище. Весь мир на нас смотрит и смеется, а чем мы хуже?!
- Федя, бери, бери деньги!
И Федя брал. Он распихивал по карманам сотенные бумажки, смеялся и декламировал. Ему еще никогда не было так весело. И вдруг ему сделалось плохо. Он стал сучить ножками, клацать зубами, а изо рта у него пошла пена. Потом вместе со стулом упал на снег. Больно ушибся, но не застонал. По лбу текла струйка крови. Кто-то из толпы догадался:
- Это эпилепсия. Женщина в белом платке пыталась разжать его зубы только что купленной в павильоне серебряной ложкой, пока Борис Сергеевич снимал с Федора клейкие путы. Он не на шутку перепугался. Его покинул торгашеский азарт, и теперь он был тише воды. Перевел дыхание только тогда, когда Федору стало лучше.
- Федя, - сказал он, ты того… прости… а все деньги отдай маме. И приходи – будем вместе журналы смотреть. У меня этого добра дома, ну, завались. Ты понял?
- Понял, - Сказал, и, оттянув указательный палец ладонью левой руки, треснул им Борю по лбу. – Тебе больно?
- Да нет, совсем нет…
- А мне больно. Но мама говорит, что все пройдет…
Этот случай потряс Бориса Сергеевича. Он чувствовал себя виноватым. Вернувшись за прилавок, сказал:
- Хреново получилось. Прогуляюсь, пожалуй.
Вернулся Борис Сергеевич с пакетом под мышкой, а в нем – бутылка водки и две копченые курицы.
Бесцеремонно расположившись в кабинете шефа, – тот отъехал по делам, – приступил к трапезе. Ел он размашисто и неаккуратно, обеими руками запихивая жирные куски в рот. Пальцы вытирал прямо о дорогостоящую скатерть.
К Борису присоединился Андрей. Андрей занимал должность коммерческого директора. С Сергеем Сергеевичем Берсентьевым находился в приятельских отношениях. Он был и кассиром, и переговорщиком, и начальником отдела кадров.
- Выпьешь?
- Почему – нет?
Они быстро покончили с одной бутылкой, сгоняли за второй. Во время перекура Борис Сергеевич расчувствовался, и ему пришла в голову великолепная мысль чем-нибудь порадовать шефа.
- Послушай, - обратился он к Андрею, - а давай увеличим цену на серьги-светофоры? У меня предчувствие.
- Да?
- Да. Они сегодня уйдут.
- На сколько?
- На сто долларов.
- Давай – на тысячу?
- Давай.
Только они успели поменять ценник, появилась покупательница. И случилось необъяснимое: она, не торгуясь, купила именно эти, давно вышедшие из моды серьги. Они лежали без всякого движения больше полугода.
- Штука сверху!
- Штука! Прилипла!
- Имеем право?
- Андрюша, это не вопрос.
Тысячу четыреста долларов Андрей убрал в кассу, а на сто они отоварились в палатке уличных торговцев шестью порциями шашлыка, подозрительно дешевым шампанским, просроченной икрой и жареным картофелем. На сдачу Андрей купил в павильоне «Машиностроение» вазу для цветов.
- Что за дурь?
- Все по честному. Пусть будет. Имеем право облагораживать рабочее место? Имеем. И, потом, разве не красивая вещь?
- Ладно, если тебе так хочется.
- Шеф цветы любит. Он лирик.
- Вот если бы ты был нашим шефом, - по привычке искал расположения Борис Сергеевич, - мы бы так раскрутились.
- Так шеф еще и не умер, вроде бы как… Ты чего предлагаешь, Борь?
- Это я так, к слову.
- Смотри у меня! Шеф есть шеф! Он создатель и благодетель!
- Кто ж спорит-то? Отличный парень. Пусть живет, сколько ему бог отпустит.
- До ста лет.
- Да хоть двести, разве я против. Давай выпьем за его здоровье?
- С радостью. Я его уважаю.
Пришел поставщик бриллиантов. Принес в пакетике мелочь. Сотню бриллиантов, по «сотке» каждый. Приняли на реализацию под расписку.
И тут случилось несчастье. Татьяна, забежавшая на чай, случайно просыпала на пол сахарный песок, а Борис Сергеевич распотрошил пакетик с камнями. «Брюлики» вприпрыжку бросились догонять сладкие кристаллы. Боря тупо глянул на паркет:
- Все смешалось. Крупа она и есть крупа.
- Конечно.
- И как быть? Татьяна виновата. Надо, чтобы шеф ее рублем наказал… Да еще и по заднице треснул: юбка у нее слишком короткая. Так нельзя. Я старый, мне плевать, а посетители отвлекаются от выставленных на продажу изделий. Во! – гжель не покупают. Когда такое было?! А Танька заберется на верхотуру, и светит оттуда трусами, будто сдается… Ее оттуда и силком не сгонишь. Так и норовит с первым встречным отметиться. Татьяна заплакала:
- Неправда, неправда. Я не виновата, что у меня ноги стройные. Не заставляйте верхние полки, тогда и спрашивайте…
- Не реви, - сказал Андрей. – Соберем все с пола, и будем чай пить. Сахар в воде растворяется, а бриллианты нет.
- Уверен?
- Да.
- А в водке?
- Тоже.
- А вдруг они фальшивые? Тогда лучше пить водку.
- С сахаром?
- С сахаром и бриллиантами. Я все пил, но такого не пробовал.
- А если проглотим? Три доллара за «сотку».
- Накладно.
- Накладно. Но не языком же слизывать… В конце концов решено было собрать все с пола влажной марлей, а марлевый мешочек прокипятить и высушить. Каково же было их удивление, когда они не досчитались половины «мелочевки», но зато их взорам открылась игра камня величиною почти в карат.
- Чудеса, - сказал Борис.
- Не чудеса, а безалаберность, - сказала Татьяна.
- А если поискать еще? – Предложил Андрей. – А вдруг найдем кимберлитовую трубку?
- С ума сошли. Кончайте пить. Все про вас шефу доложу. Вы его постоянно подставляете. Совести нет! Он с такими помощниками когда-нибудь распрощается со своим бизнесом навсегда.
- Не каркай.
- Не каркаю, а говорю. Вы его вещами, как своими собственными распоряжаетесь. Вы на чьи деньги гуляете?
- Мы заработали. В эту минуту в дверном проеме появился взбешенный Николай Николаевич:
- Боря, это ты своими кастрюлями мои витрины заставил?
- Я. А то кто же?
- А я тебе свое согласие дал?
- Ну, так дай.
- Не дам.
- Коль, ты чего зеленеешь то? Мы и проценты обсудим. Договоримся.
- Немедленно избавь меня от вторсырья.
Он хлопнул дверью и ушел.
- Меня здесь не любят. Андрей, дай пару стольников, да я пойду.
- Пойдем вместе.
Они выпили на посошок, и Борис Сергеевич посетовал:
- Никудышная жизнь. Нет прежней задушевности. Деньги на первом месте, а человек – на последнем. В кои-то веки собрался чайку с бриллиантами попить, а тебя гонят. И кто? Мальчишка. Я ему в отцы гожусь. Обидно. А я, между прочим, Шекспира на английском читал… Не веришь?
Он прижал Андрея к груди и заплакал:
- Кто мы теперь с тобой такие?.. Ну, кто?…
Потом они оделись, взялись за руки и направились к выходу, напевая любимую Борину песню: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…».