Сумеречно, сыро, зябко,
трав и листьев цепененье.
Лес нахохлился и замер,
выпустив, как когти, тени.
В темень заманить и сцапать...
Но, доверясь странной цели,
сами отдаёмся в лапы
авангарда цепких елей.
Сыро. Зябко. Разговоры
затихают. Глубже – глуше.
Ночь подкатывает к горлу,
обволакивает уши.
Кружим, топчем сны и росы,
а дурман черёмух манит
мимо колоннад берёзных,
мимо призрачных полянок,
мимо тропок и оврагов,
в мрак и пустошь – дальше в чащу,
где яснее с каждым шагом
одинокий голос плачет.
Не о нас ли? – Тех, вчерашних,
так беспомощных и слепых,
в каждом жесте, в слове каждом
до наивности нелепых.
Как забавны наши страхи,
запоздалые сомненья,
взлёты, промахи и крахи,
и пивные откровенья...
В колдовские трели птицы
погружаемся и тонем...
И, боясь пошевелиться,
мы стоим, сцепив ладони.
Что-то в нас довольно круто
изменилось между прочим.
И текут, текут минуты
этой соловьиной ночи...