Распахнуто окно, как тесный ворот,
промозглым утром досыпает город,
железный выдох и железный вдох
приглушены туманом, словно ватой,
истомой сна, и только точкой пятой
в раскладе стрелок чувствуешь подвох.
Проснёшься и найдёшь аорту пульта,
невольно подчиняясь ритму пульса,
и бегу мыслей вялых и сырых,
но день начать на вздрыге и на нервах
нет никакого повода – во-первых,
и нет резона – это, во-вторых.
Заоблачный альпийский сад балкона,
перо роняет серая ворона,
и дальтонизм тумана тем хорош,
что нет воображению предела:
сказав, что птица счастья пролетела,
ты сам себе при этом не соврёшь.
Заложники фантазии и веры –
туманным утром птицы счастья серы,
и аскетизму утренних гравюр
нет предпочтений в цвете или звуке,
и к гирькам век протягиваешь руки,
и всё, что было – было чересчур.
Заводит утро механизм запястья,
от птицы счастья ожидая счастья,
горшечный поливая эдельвейс,
ты гонишь прочь наркоз самообмана,
ведь даже при наличии тумана
автопилот не отменяет рейс.