(фрагмент из книги "Наше счастливое детство")
Помнится, всегда очень хотелось есть. Но полки на кухне были почти всегда пустыми. Мы питались, в основном, картошкой: сваренной в кожуре, если она была недавно выкопана (ох, до чего ж она была вкусна, ведь ждали её всё лето!); очищенной и сваренной в чугуне, растолчённой деревянной толкушкой, выложенной в большую сковороду и обжаренной в духовке до румяной корочки. Жиров практически не было. Только в студенческие годы я впервые познакомилась со сливочным маслом. А картошку, пожаренную на растительном масле, я впервые ела лет в десять, когда сестра Клара привела меня в гости к своей подруге, и там нас посадили за стол, на котором исходила жаром и ароматом жаренная картошка. Это было так ново и вкусно, что вкус ТОЙ картошки я помню и сейчас.
Мама много работала у людей: строила избы, шила одежду и обувь, перекладывала печи. И иногда приносила хлеб, но строго следила, чтобы мы ели его понемногу, так булки хватало на несколько дней.
Как-то я отдала весь хлеб одной девочке, чья семья жила рядом и была ещё беднее нашей. Девочка увидела на полке пол-булки хлеба. Глаза её наполнились жадным блеском, а потом слезами. Она так жалобно попросила у меня хоть маленький кусочек, говоря, что давно не ела ни крошечки хлеба, что мне стало стыдно, что у нас на полке лежит пол-буханки! И моя душа не выдержала -- я великодушно протянула ей всё, что было. Я знала, что мне очень попадёт за такой ужасный поступок, но отнять назад я уже не могла -- было стыдно.
Мы ушли к ней играть, и я всё время думала, как же мне избежать наказания. Душа от ужаса трепетала, я гнала страшные мысли. И вдруг услышала мамин о-о-очень ласковый голос: "Валя!.. Валечка, доченька!.. Милая моя, где ты? Иди домой..." Такая ласка не предвещала ничего хорошего. Мама редко была с нами ласковой. Я, как кролик в зев удаву, тихонько и непрерывно двигалась навстречу маме, которая держала за спиной что-то. А потом было очень тяжёлое наказание. Сейчас я маму понимаю -- тогда хлеб был очень дорог, и отдать его кому-то было равно преступлению.
За хлебом очереди занимали часто с вечера, много раз пересчитывались, чтобы "убрать" тех, кто не хотел или не мог неотрывно выстаивать долгие часы до открытия магазина или до привоза хлеба с хлебопекарни. Нам, детям, стоять в очереди было великой мукой -- хотелось побегать, во что-нибудь поиграть, а не слушать скандалы и перебранку взрослых. Бывало, и я теряла свою очередь после очередного "пересчёта", и приходилось идти снова в самый конец очереди в триста-четыреста человек, а то и больше, занимать заново. Ох, как было обидно! Но ещё страшней -- явиться домой без хлеба.
И вот счастье -- нести кирпичик хлеба и с наслаждением медленно съедать крошечную добавку к этому кирпичику. А если её нет, сначала принюхиваться к хлебу, втягивая в себя этот необыкновенно вкусный, ни с чем не сравнимый аромат, от которого кружится голова, потом осторожно откусывать один уголок, потом другой -- авось не заметят!.. Попадало же мне за эти обглоданные вершинки!.. Но это было ничто в сравнении с уже полученным наслаждением.