И снова зреет грусть, наискосок
Скупым дождем сечет седое утро,
А нежности отчаянный глоток
Подкрашивает щеки перламутром.
Продрогший взгляд, и хочется тепла,
Босой идти меж васильков и мяты…
Но понимаешь, что сгоришь дотла
На ведьмовском костре, толпой распята.
И в той толпе, ты знаешь, час придет,
Увидишь взгляд, наполненный желаньем, -
К запекшимся губам преподнесет
Кюре флакончик яда с состраданьем.
Сеньор опустит веки, прошептав
Извечное «in hоra mоrtis nоstrae»,
Распятие холодное прижав
К груди, - печаль и мука до погоста.
Шелк простыни хранит твое тепло,
Подушки пахнут мятой и шафраном,-
Во истину всесильно колдовство,
Его душа как выжженная рана.
Отчаянье в тебе иль просто страх, -
Что яд, огонь, предательство и подлость?..
Вновь отблески костров в твоих глазах
Сочтут за одиночество и гордость.
«…nunc et in hоra mоrtis nоstrae» -
«…ныне и в час смерти нашей».