Попутчик
( БЫЛЬ)
Начиналось лето. Бакуриани был тогда модным молодежным курортом. Вся молодежь, из всех городов устремлялась на каникулах , как в Мекку, туда , в страну гор , снегов и романтических приключений.
С моим другом, артистом театра, - Юркой Демичем, мы договорились отправиться туда, покататься на лыжах, если снега будет достаточно, или просто отдохнуть от всех и вся.
Все дела остались позади и мы, полные надежд, были готовы сорваться в облюбованные нами места. Выезжали из Москвы.
Благодушное настроение мое испарилось, когда я узнал, что у Юрки в Москве срочно поменялись планы, и он улизнул от меня с какой-то своей новой пассией. Я брел на вокзал, поругивая про себя Юрку за его предательство, а заодно, и весь белый свет. Грустный я вошел в вагон своего поезда, прошел на место, и грусть моя в одно мгновение отлетела, уступив место удивлению от увиденного.
На месте, проданного Юркой билета, сидел колоритный мужчина, грузин с грудным ребенком на руках и приветливо мне улыбался.
Купе напоминало магазин для детей. Все было заставлено детскими вещами: коляска, кроватка , голубой горшок , пачки пеленок , мягкие игрушки , погремушки сумки и сумочки , соски с бутылочками стояли в ряд , красивый мяч лежал на койке и многое , многое другое, что делало детство любого малыша абсолютно счастливым.
Ну, просто рай для детей, а не купе!
Удивлению моему не было конца. Разглядывая все это хозяйство, я прямиком попадал в счастливое детство со всеми его атрибутами.
Разглядывая своего загадочного попутчика, я отметил, что владелец всего этого скарба, - был грузин, очень большой и красивый, с горящими добрыми глазами, как у ребенка, с усами, которым позавидовал бы сам Буденный, чрезмерно активный и улыбчивый. От него веяло силой и основательностью, нежностью и добротой одновременно.
Тут тронулся поезд, и я забеспокоился, робко спросив:
- А где же мать ребенка? Не отстала ли от поезда?
Услышав от него в ответ, что он и мать и отец ребенка в одном лице, я смутился
Как можно пускаться в такое путешествие с грудничком, без матери?! Он же совсем кроха! Однако, всему было свое объяснение, которое мне предстояло узнать позднее.
В дальнейшем, я убедился, что более совершенного папу - маму в одном лице, я в жизни не встречал.
Моего попутчика звали Отарий Трифонович. Отарчик - так его звали близкие. Ехал он до Гори, - место, где родился Сталин.
Удивительно, какие замечательные земляки у этого человека! Одна земля может родить и вскормить таких разных людей, думал я всегда, когда вспоминал своего дорогого попутчика потом.
Отарий оказался замечательным собеседником. Это был мудрый и глубокий человек. Как маг, он непрерывно и одновременно незаметно, накрывал стол различными яствами, доставал, откуда - то бутылки с замечательным грузинским вином и коньяком, угощал и рассказывал о своей жизни, расспрашивал меня о моей.
Вскоре, почти весь вагон сидел и пировал за нашим столом.
Казалось, что он может все, все ему подвластно, эдакий попутчик чародей.
Все служило делу Отария.
Из беседы стало ясно, что он ездил в Москву за ребенком, чтобы усыновить его, так как у них с женой нет своих родных детей, поэтому они хотят усыновить несколько детишек, ведь главное, – не родить, а воспитать джигита!
Он уже сожалел, что не усыновил сразу двоих малышей: было бы им веселее!
По всему было видно, что дети попадут в хорошие руки.
С малышом он расправлялся очень умело: только
ребенок закряхтит, он его быстро разворачивает, меняет грязную пеленку с подмоченной репутацией на чистую, сухую, кормит ребенка специальным кефиром или кашкой, при этом все делает молниеносно. Ребенок засыпает довольный таким царским уходом и окруженный любовью.
Время за беседой быстро летело.
Поезд быстро мчал нас в наше непредсказуемое будущее.
Гармония и благополучие разливалось от нашего купе по всему поезду.
Я, как и все попутчики, был совершенно очарован Отарчиком, так его любовно называли близкие, и я его тоже называл так же, как и все в поезде.
Вдруг, так, как- то в разговоре, между делом, проскользнуло в словах:
- Я думаю, дорогой, что ты не поедешь в Бакуриани сразу, сказал он и загадочно улыбнулся, замолчав на мгновение. Я не успел сообразить, и не совсем понял сказанное, то ли из- за чудесного грузинского вина, которое давало о себе знать, то ли из - за очарования этого человека, под гипнозом которого я находился. Не успел я сообразить о сказанном, как заплакал малыш, и мы, со всех ног, кинулись его пеленать и кормить, забыв обо всем. Ребенок успокоился.
Фраза его, то ли повисла в воздухе, в виде риторического вопроса, либо забылась мной, под влиянием всеобщего благодушия и комфортности души. Затем он налил всем присутствующим еще вина,и сказал очередной красочный тост о дружбе, которая выше кровнородственных отношений, и, в результате чего, она свяжет нас навеки. Я не возражал.
Настроение и погода были великолепными.
Печалило одно: и это иногда всплывало в нашем застолье, - мы неумолимо приближались к станции Гори, где жил Отарчик, и где нам предстояло расстаться с ним.
Было ощущение, что я знаю его, и люблю всю свою жизнь. У меня что - то щемило под сердцем, - жаль расставаться с таким попутчиком, мы стали больше, чем родные.
Атмосфера добра и любви накрыла нас, как теплым одеялом в лютую стужу. Мы и не заметили, как прибыли на его станцию. Поезд остановился. В вагон вбежало такое количество народа, что дышать стало тяжело, и места совсем в вагоне не осталось.
Я решил выйти из вагона, проветриться, и не мешаться под ногами, когда будут выносить вещи из купе. Я еле протиснулся к выходу. На перроне творилось что - то невообразимое: Отарчика встречала вся округа. Народу было так много, как на демонстрации. Казалось, что все пришли сюда: мужчины и женщины, старики и дети, даже собаки, кошки и коровы собрались сюда.
Все целовались и обнимались.
Играла музыка, кто - то танцевал лезгинку, другие хлопали в ладоши, кто-то пел...
А в это время мимо меня проплывали вещи из нашего купе. Каким- то боковым зрением я узнавал мячик, кроватку, голубой горшок и другие мелочи...
Я стоял в стороне, наблюдая этот праздник жизни, и понимал, что Отарчика любят все, кто повстречал его в жизни, как успел полюбить его и я, всего за несколько часов пути.
Ко мне подошел мужчина и сказал с акцентом:
- А вы, что же сдэсь стаите? Прахадыте, садытэсь в машину, пажалыста. Всэ только вас ждут, всэ уже сэли.
- Как в машину? - всполошился я.
- Я ведь в Бакуриани еду, дальше, и вещи мои там,- кивнул я в сторону вагона.
- Нэт, тарагой! Вещи уже тавно в машину атнесли, тарагой!- сказал он.
- Я ведь в Бакуриани, - слабо пытался я возразить…
- Ну, туда ты всэгда успеещ, тарагой. Вот у нас пагастищ, атдахнещь от дароги, потом атправим тэбя, не валнуйси, тарагой. Никуда твая Бакуриань не денется, вах! Атдыхай, тарагой!
Я поверил и сдался. Сел в машину и мы поехали к дому Отарчика.
На улице уже были накрыты столы с разнообразными яствами: много фруктов, закуски разные из овощей и мяса, фасоль – лобио, трава, сыр, долма, много разного вина, жарился шашлык, и его аромат разливался по округе.
Народ прибывал, все садились за столы. Женщины продолжали накрывать стол, хотя он и так ломился от еды.
- Слава богу, что я успел переодеть свои спортивные штаны с пузырями на коленках и майку, в которых я ехал в поезде, - на футболку и брюки. Вид стал более приличный.
Все сели за стол, кроме женщин, они продолжали хлопотать около стола, и с детьми.
Ребенок Отарчика,- был чудесный малыш, здоровый богатырь с румяными, как два яблока щеками, с громким голосом, и черными кудряшками – колечками. Глаза ребенка горели, как и глаза Отарчика.
Они были очень похожи. Просто одно лицо , Отарчик , но только без усов, и помоложе…Всем , без исключения, мальчик очень понравился , и все с удовольствием с ним возились , целуя его во все места.
Еще долго все с радостью целовали ребенка и Отарчика, поздравляли, передавали ребенка из рук в руки, цокали языком, рассматривали его, и одобрительно кивали головами... Хорош малыш! Красавец! Джигит настоящий! Единственный мальчик в их роду. У сестры и братьев Отара были только девочки,- вот такая судьба...
Больше всех особенно радовался дед, ему давно перевалило за сто лет, и это был долгожданный внук! Чтобы показать свою любовь к внуку, он отрезал ломоть хлеба, намазал грудничковые какашки на хлеб, и съел с улыбкой этот бутерброд, запив вином из рога,- это был его тост за внука. Так дед показал, как он рад этому ребенку, и благодарен Богу, что увидел своего внука на земле при жизни, а не с небес.
Застолье разгоралось, как хороший костер.
Все присутствующие по очереди, и по старшинству, стали говорить тосты - очень ответственная часть застолья.
После каждого тоста аксакала, я выпивал...
рюмку вина добросовестно до конца, чтобы не обидеть хозяина. Об этом я много раньше слышал, …про закон гостеприимства.
Затем, один из гостей налил огромный рог, литра на два, отделанный серебром, и сказал сказочный тост минут на десять. Все захлопали и выпили.
Рог наполнили вином, и с уважением передали мне, ожидая моего тоста.
Я сказал что- то хорошее про широкую душу Отарчика, про наше неожиданное и приятное знакомство, про то, что я так неожиданно встретил и полюбил этого «золотого» человека.
Я выпил рог до конца под всеобщее одобрение и восхищение, доказывая этим свое уважение ко всем присутствующим. Рог наполнили вновь замечательным вином, и передали его дальше по кругу.
Все вставали , говорили много хорошего в адрес моего нового друга, и его бесценного приобретения – долгожданного в их роду сына, после чего, все выпивали и закусывали.
Так продолжалось очень долго. Застолье в этих краях не заканчиваются быстро – во всем нужна основательность, и в этом, особенно.
Хмель забирал меня в свои дружеские объятия. Достаточно выпив и закусив, и произнеся энное количество тостов, я с ужасом заметил, что приближается мой очередной тост. Но как достойно справиться с ним и выпить этот огромный рог? - я уже себе не представлял...
- Как не обидеть этих замечательных людей, ведь они стали мне почти родными!?
- Как удается им, при таком количестве выпитого вина, сохранить разум, не упасть со стула, и главное, оставаться настоящими джигитами? У них ни в одном глазу, а пили ведь наравне.
- А я - то, хорош, нечего сказать! Нализался до чертиков, еле живой сижу! Вина выпил уже столько, что, кажется, ткни меня пальцем нечаянно, и из меня оно хлынет во все стороны. Я был наполнен вином до краев…
Пока я размышлял о своей несчастной участи, подошло время моего очередного тоста. Рог наполнили и передали мне.
Дрожащими руками я взял рог, и сказал длинный тост с подходами и отходами, как в затяжном прыжке, по ходу обдумывая, как же достойно выйти из этой щекотливой ситуации, я «влез» на вершину ораторского искусства, о которой и не подозревал ранее, затем погрузился в такую пучину чувств, что слезы выступили у всех гостей, не говоря уже обо мне. Я почти готов был разрыдаться, оттягивая последний момент, спасаясь от рога, я сделал новый вираж своего тоста, украшая его восточными изысками о красоте, доброте и щедрости Отарчика, благодарил его за широкую, как океан, душу и царское гостеприимство.
Боясь скатиться в банальность, и исчерпав все запасенные эпитеты и сравнения, я остановился... и вздохнул... Все решили, что я слишком расчувствовался, и всячески подбадривали меня, показывали, что уже все готовы для возлияния,... заканчивай, мол!
…Я вздохнул.. .и, видимо, в моем взгляде было столько мольбы о пощаде, но чувство долга и законы гостеприимства обязывали соответствовать, что мое состояние невольно передалось моему соседу, аксакалу с пышными усами, который внимательно меня слушал и смотрел на меня с любовью, как отец. Он пришел мне на помощь.
Аксакал с мудрыми , красивыми глазами, с пониманием посмотрел на меня и, положив свою большую теплую руку на мою , склонившись ко мне , тихо на ухо сказал
- Сынок, ты нэ пэй все вино до конца, нэ надо, - и покачал головой - только прыгубы и пэрэдай дальше.
- Тавай, сынок, пэй и пэредавай.
В одно мгновение я прозрел,... и отрезвел.
- Вот в чем секрет! Оказывается, все так пили, и только я выпивал свой рог до конца, «по закону гостеприимства», а другие, пригубив, передавали дальше.
Так я стал заложником грузинского гостеприимства, и своего невежества или невнимательности. Как камень свалился с моей души, открыв дверь в светлое будущее.
- Мы долго не расходились в тот вечер из – за стола, ели пили и пели чудесные грузинские песни, танцевали.
- Я приятно захмелел, и жизнь казалось прекрасной и многообещающей. Потом я целовал красивой женщине руки, поздравляя ее с таким замечательным мужем как, Отарчик, клялся в вечной дружбе и любви к ее семье.
Наутро я понял, что слегка ошибся: красивая женщина была не жена, а сестра Отарчика.
Утром я уже не знал, как начнется и чем закончится этот день. Все сидели за столами, как и не расходились. Застолье продолжалось.
Все последующие дни слились в один большой праздник.
Погостив три дня, я стал наводить мосты о возможности посетить, все - таки, Бакуриани, боясь, что застряну здесь навсегда, если еще продолжу этот праздник жизни. Я взмолился о пощаде…
Наконец, всеобщим собранием решили, что меня провожать в Бакуриани будут завтра.
Был накрыт прощальный стол. За столом сидели все друзья Отарчика, но теперь и мои тоже: начальник рынка, начальник вокзала, начальник милиции, начальник почты и все остальные начальники, и простые замечательные земляки Сталина и Отарчика.
Действо прощания продолжалось по своим законам жанра, которые все блюли и никто не нарушал. Приняв на грудь много замечательных тостов, в виде рогов и рюмок, и что- то еще немного соображая, я будто вынырнув из глубин застолья, немного забеспокоился, не опоздаю ли на поезд?
Ситуация была комичной, так как вся жизнь вселенной сконцентрировалась за нашим столом, далее ничего не существовало, и только могла обрести движение, если кто- то шевельнется в сторону туалета от стола.
- Обижаещь, тарагой. Вах! Вах! Вах! Што ты, што ты, не валнуйся. Пасматри - все гости сдэсь, и начальник ваксала сдэсь, без его расрешения ны одын поесд с ваксала нэ уйдет. Вот как будет команда ехать, тогда и паедищь. Пэй спакойна, тарагой, нэ валнуися, да?
Поезд стоял на станции пять часов, дожидаясь меня. Радушию не было конца. Наконец, команда была дана, и меня к вагону повели, точнее, понесли под руки...
За мной несли вещи и подарки. Меня погрузили на поезд, обцеловав, и, снабдив всем необходимым так, будто мне предстояло пережить зимовку на Северном полюсе.
- Что ж, в этих краях все бывает!
Поезд вильнул хвостом на прощание, скрываясь за поворотом в облаке счастья и любви….
Отарий Трифонович был очень важным человеком в этом крае, местный глава.
О своем высоком положении он скромно умолчал. Я узнал об этом в последний день от его друзей, случайно.
Мы расстались друзьями, и эту встречу я вспоминаю всю свою жизнь.
Поезд унес меня за новыми приключениями и впечатлениями в Бакуриани , но память часто возвращает меня в те замечательные дни, на родину Сталина и Отария Трифоновича.
Вот, какие незабываемые попутчики встречаются у нас на дорогах.
Своего попутчика Отарчика, я никогда не забуду.
Фото.Бакуриани. отель. Эта история произошла с моими друзьями в молодости,с любимым актёром театра драмы г.Самары, потом театра БДТ- Юрой Демичем(Ю.Демич- лауреат Государственной премии стал в 30 лет.) и Володей Хатилиным (сейчас академик, доктор технических наук, бизнесмен) Когда Володя рассказал мне эту историю так живописно, я сразу схватилась за перо. Юры,к сожалению, уже нет на земле.Светлая память.