Пока арбитры оценивают стихи финалистов, приглашаем завсегдатаев и гостей конкурсной площадки Золотой Пегас принять участие в народном голосовании.
Внимание! Под данной публикацией любой автор сайта стихи.ру, чья страница зарегистрирована не позднее 1 января 2012 года, может оставить свой шорт-лист. Он должен быть оформлен следующим образом:
1 место - № стихотворения
2 место - № стихотворения
3 место - № стихотворения
4 место - № стихотворения
5 место - № стихотворения
6 место - № стихотворения
7 место - № стихотворения
8 место - № стихотворения
9 место - № стихотворения
10 место - № стихотворения
11 место - № стихотворения
12 место - № стихотворения
13 место - № стихотворения
Стихи, соответственно, получают от 13 до 1 балла.
В конце голосования ведущие подведут общий итог.
Оценка народного голосования является составной частью всех оценок, влияющих на результаты финала,
если в голосовании примут участие не меньше 13 авторов.
Если количество проголосовавших будет меньше, то результат не будет влиять на итоговую оценку,
но победитель народного голосования получит приз зрительских симпатий.
!!!Принимаются только полные шорт-листы!!!
!!!Народное голосование продлится до получения оценок от всех арбитров!!!
№ 1. Осенней мушкой у виска
На грани "сумерек души" поток сознания клокочет,
с подкорки вырваться спешит, прорвав оплот субтильных строчек.
Раз "не фонтан" и не Гольфстрим, а тянет холодком Бенгельским,
то для спасения состри с усердием первоапрельским.
Идут в расход карандаши под марш заезженной славянки,
бумага стерпит – так пиши, наевшись собственной кровянки.
Осенней мушкой у виска, цеце с «ПМ» в абсурдной связке,
а мы – у времени в тисках, застряли, словно репки в сказке,
где жизнь - извечным казино, а на кону любовь слепая,
сорвали куш, владейте… но, на те же грабли наступая,
осколки чувств, в порезах лбы, стихов безумные аборты,
джин неразбавленной судьбы и тоник ты – сухой и гордый.
К чужому-своему стыду пломбиром подогретым таю,
хоть знаю точно – пропаду, как без причастий запятая.
Лишь на твоей планете тайн я вижу красочные фрески,
они сливаются «он-лайн» с луною в странной арабеске.
Не загоняй меня на дно, переводя привычно стрелки,
оставь мне шанс в немом кино побыть с тобой в «своей тарелке».
Щемящей нежностью – под дых, слезинка спрятана украдкой,
поделен честно на двоих и горький шоколад и сладкий.
Хоть частота душевных травм – обычный тест на толстокожесть,
но залечить сердечный шрам и контратубекс не поможет.
Остались граффити из снов на стенках в склеенном сосуде
и благодарность за любовь, которая была и будет.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 2. Многолюден воскресный базар…
Многолюден воскресный базар,
Убеждает, шумит, зазывает.
Опустив горемычно глаза,
Просит денег старушка худая.
Ей, в фуфайке до самых колен,
Неуютно стоять и противно.
Что поделаешь, даже на хлеб
Не хватает старушке две гривны.
Взгляд свинцов у ватаги юнцов,
Матерятся они без утайки,
И бросают надменно в лицо:
«Оборзели совсем попрошайки!»
Но, врастая в чужую беду,
Сердобольно насупивши лица,
Старики подаянье кладут,
А добро ведь добром возвратится.
И старушка стоит у ворот,
Словно нынешний символ Отчизны,
И стыдливо монеты берет,
Что ложатся на линию жизни.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 3. Выбор, или Остыла рыба
1.
Алка бычит — пусти, пусти!
Грудь трясётся в его горсти.
В унисон подпевает Стинг.
В теле нега, в душе истома.
Стол в подливе, вине, костях.
Он решает, что всё пустяк,
он побудет ещё в гостях.
Да и Алка почти готова.
2.
Дома ждущая в темноте
пьёт глицин. В голове вертеп.
Рыба тушится на плите.
В телевизоре снова Путин.
Бабы голые в новостях.
Сиськи словно бунтливый стяг.
«И кому они только мстят?
А мужик наш хороший — шутит».
3.
Алка любит себя почти.
Алка хочет, чтоб был учтив.
Алка смотрит в глаза мужчин.
В них всегда интерес и похоть.
Вот и этот — такой простак.
Что бы сделать, чтоб он отстал?
Он хватает за все места.
Остаётся визжать и охать.
4.
Утро. К двери спешит на стук
та, что ждёт. И роняет стул.
Перегаром прёт за версту.
А какой у неё есть выбор?
Он проходит — прости, простыл.
Дом, что крепость — надёжный тыл,
несжигаемые мосты.
А на кухне остыла рыба.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 4. Бежала девчонка
Не мети, снегопад! Подбери свои белые пряди.
Пусть смеётся капель, её время настало давно.
В сорок третьем году день весенний был свеж и наряден,
И кружила судьба, словно ролик немого кино.
Белым кадром любовь, а война оглушительно-чёрным,
Титров строками рваными – цепи разбитых дорог…
Здесь по мокрому снегу бежала, спешила девчонка,
Чтоб окопы копать, не пуская беду за порог.
Все ладони в мозолях, а мысли о нём, о любимом,
обещавшем вернуться и скорую свадьбу сыграть.
И звенела капель, прогоняя жестокую зиму.
И мечталось о «завтра», забыв про кошмары «вчера».
На груди притаился желанный письма треугольник,
по потрёпанной серой фуфайке струилась коса,
в сапогах закорузлых ногам было жёстко и больно,
но скользила улыбка, светились надеждой глаза.
Засмеялась негромко, когда, подскользнувшись, упала.
Отступил даже голод, сводивший порою с ума,
убежали невзгоды, ведь девичью грудь согревал он –
долгожданный листочек его фронтового письма.
Снова рыла окопы и верила в свадьбу упрямо,
И ждала и любила лихой похоронке назло…
Той девчонкой была моя рано ушедшая мама,
Но далёкой метелью следы её ног замело.
Закружи снегопад, рассыпаясь серебряной пылью,
Всё смешав: небеса, быль и явь и времён забытьё…
Унеси ты меня в прошлый век на узорчатых крыльях,
Чтобы, хоть на минутку, смогла я увидеть её.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 5. Инструкция себе
не делай злого, не делай доброго, ходи по топтаному пути, носи в кармане, в мешке под ребрами складную бездну, дыру в груди: ищи работу, сдавай экзамены, тяни кредиты, вари борщи, про все богатства свои и залежи – будь осмотрительней – умолчи.
будь осмотрительней: слово тянется незримым следом, дурным хвостом. вот наблюдатели и начальники, кому из них объяснишь потом, что небо давится самолетами, что дверь пугается при звонках, что ужас шилом заходит в легкие, и больно вздрагивать и вздыхать, когда на улице плачет маленький, когда под ветром дрожит маяк, что боль чужая воспринимается всегда значительней, чем своя; что те, кто предали нас, становятся грядущим снегом - и бел, и чист.
не делай злого, не думай нового, будь осторожнее – и молчи.
слова врываются, как нашествие, растут и ширятся, как пожар, учись разменивать фразы жестами: "я скоро буду", "не ешь с ножа", "мороз и солнце", "совсем не голоден", "спокойной ночи", "скорее в чат", а если слово полезет в горло, то / хороший навык – уметь мычать. мычи про все, что в тебя не вместится – от императоров до бродяг.
тебя, наверное, не заметят здесь,
зато есть шансы, что пощадят.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 6. Снег без грязи
Снег без грязи над погостом эпатажным.
Я здесь не был столько зим, что не угнаться.
Где мои семнадцать лет – уже не важно.
Он ушёл, когда мне было девятнадцать.
Но с тех пор флажки лишь только цвет меняли...
Рвали парус. Кто за бортом – потонули...
Всё, что после "не люблю" – не про меня ли?
Всё несём свою беду – не потому ли?
Наши души не выводятся из комы.
В нетерпенье психопаты и кликуши.
Этот город – он чужой и незнакомый,
Словно Гамлет, кровной клятвы не нарушив.
Ходят толпы, и всё тонет в фарисействе.
Где же финиш – горизонт? Кто будет первым?
Лишь в ток-шоу, совратив порядок действий,
Рвётся нерв, немного действуя на нервы.
Снег без грязи – не синоним жизни долгой
Без вранья, и корабли давно сгорели.
Все баллады: о борьбе, любви и Боге –
Неуместны, как не к месту бард в борделе.
Над погостом – вороньё, его здесь много.
Прямо церковь, но ведёт дорога вправо.
Чуть помедленней не выйдет той дорогой.
Мы спешим, и не найти на нас управу.
Стынут годы, обращённые каверной.
Без границы... Как же так, неправда, братцы?!.
И мне кажется, что к лучшему, наверно –
Он ушёл, когда мне было девятнадцать...
И не видел, и не слышал, и не ведал,
Не смешался с мутным слоем, маясь между...
Снег без грязи покрывает время следом...
Вдоль обрыва, по-над пропастью надежды.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 7. Отцовские ботинки
Мы в детстве все любили щегольнуть
И каждый месяц рост свой отмечали.
Мы, как гармонь, растягивали грудь,
Казалось нам, могучими плечами.
Гордился я, что вот отца догнал.
Его ботинки мне малы и узки.
Гордился я... я просто забывал –
Он отморозил пальцы ног под Курском.
Уже давно я вышел в мужики.
Лежат в альбоме детства фотоснимки...
Но малые отцовские ботинки
Всегда. Всю жизнь.
Мне будут велики.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 8. Покаяние
Отойду от себя и приму, что душою изведано,
оглянусь на краю у обрыва ушедшего дня,
вспомню смутные образы тех, кто нечаянно предан мной,
и – утративших статус друзей – тех, кто предал меня.
Вмиг, судьбой разведённые, стянутся рваные линии,
что внутри оставляют ничем не смываемый след,
и по этому следу цепочкой промчатся эринии*,
а в шкафу шевельнётся давно позабытый скелет.
Серым пеплом осыплются тусклые будни и новости,
станет нудной заботой привычно отлаженный быт,
и потянутся щупальца крепко запрятанной совести,
чтобы душу измучить, а может быть, даже убить.
Снова спустится ночь тёмной взвесью рассеянной копоти,
закрывая ворота для света и окна черня.
Я готова простить вас, кто предал доверие походя,
а кого предала, дорогие, простите меня!
*Эринии — богини мщения, обитательницы Аида.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 9. Глазами Брассая
Когда методично опять досчитаешь до ста
по новому кругу, простынные пустоши скомкав,
останется только холодные ночи листать,
сжимая пространство в тисках переплётов оконных.
Сжимая мгновенья в фантомы утраченных снов,
набросив туманную морось на хрупкие плечи,
глазами Брассая* глядит чёрно-белая ночь,
бросая на ветер в стоп-кадре застывшую вечность.
Останется только лететь на мерцающий свет,
скользить осторожным лучом по карнизам и сливам.
– Скажите, маэстро, возможно, вам виден ответ
сквозь хрупкие веки оптических линз объектива?
Вы знаете, мастер, как целится время в упор?
Как памяти вспышки слепят в тишине аутичной,
меж тенью и светом? Покуда не щёлкнул затвор,
скорей покажите, фотограф, как вылетит птичка!
Останется только на ветер бросать серебро,
блуждать неприкаянным фатом в сомнамбульном мире,
где проданы спящие души за ломаный грош
увязшей на небе луны, как соната в виниле.
Как солнце в бокале с мускатным осадком вины
за пролитый свет на порядок вещей неказистый...
– Простите, mon cher, но мы все безнадёжно пьяны
палёною сутью вчера обесцененных истин.
А вечность беспечно над миром притихшим парит
обрывком газетным, обломком фанерного хлама...
– Скажите, monsieur, а ведь так же прекрасен Париж,
как видится птахе ночной со стрелы Нотр-Дама?..
...Когда-нибудь время сотрёт нас с оконных страниц,
и с красной строки день начнётся. Останутся только
хрустальные тени повенчанных с вечностью птиц,
когда разлетится сомнамбульный мир на осколки.
*Брассай (фр. Brassai, собственно Дьюла Халас, венг. Gyula Halаsz, 1899 — 1984) — венгерский и французский фотограф, художник и скульптор.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 10. Шла душа
По дороге, по пыльной, просёлочной,
Широко, не таясь, не спеша
Шла душа озорная, весёлая,
Человечья шагала душа.
Степь вокруг расстилалась ковыльная,
Стерегли свои норы сурки,
На просторы небесные вылили
Лазурит лепестков васильки.
По пути попадались прохожие.
Мимо шли, проходили насквозь,
Броневою обтянуты кожею,
Видно с душами жившие врозь.
А порою встречалась такая же –
Беззаботно-простая душа,
Улыбалась, и в дымке растаявши,
Уходила, не смея мешать.
Маргаритки с ромашками спорили
Позабылись заботы, дела.
Ходят души и думают, стоит ли
Возвращаться обратно – к телам?
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 11. Сначала из дома ушли тараканы…
Сначала из дома ушли тараканы,
шушукались с вечера где-то за печкой,
а ночью исчезли внезапно и странно,
включая детей, стариков и увечных.
Хозяин на радостях хлопнул рюмашку,
хозяйка засиженный пол отскоблила.
Лишь дед, озабоченно сдвинув фуражку,
под нос пробурчал, что пора, мол, в могилу.
По осени вместе с антоновкой спелой
попадали как-то на землю синицы.
И встать на крыло ни одна не сумела.
Зарыли. Забыли. Подумаешь, птицы.
И только старик, опираясь на палку,
подолгу бродил по листве облетевшей,
и, морщась, шептал: «Внуку малую жалко,
расти бы, расти ей, да кукол тетешкать».
А в марте, открыв зимовавшие ульи,
хозяин увидел, что гнёзда пустуют.
Выходит, что пчёлы из них улизнули,
оставив без мёда ребят подчистую.
В тот вечер старик, похороненный в Святки,
приснился хозяину с речью туманной:
«Ищите, покуда не поздно, ребятки,
дорогу, которой ушли тараканы…»
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 12. Сказка про маму
На столе горячи оладушки
И сметана белым-бела…
– Расскажи мне про маму, бабушка,
Как она тут жила-была,
Как её ты растила-холила,
Как дедуля погиб у вас,
Как всю ночь шила платье школьное,
И потом как водила в класс,
Как пекла ей блины и шанежки,
Как лисичкой её звала,
Как она потеряла варежки,
Потеряла – потом нашла,
Расскажи про на щёчках ямочки
И про русую косу в пол,
Как на сцене однажды мамочка
Пела песню на смотре школ,
Как потом она стала взрослою
И уехала из села,
А однажды, зимой морозною,
Вдруг меня тебе привезла,
Подарила платочек в крапушку,
Обещала купить палас…
Расскажи мне про маму, бабушка,
Может, помнит она про нас?
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
№ 13. ***
Я обманул вас: смерти нет,
причины нет грустить и плакать.
Там, за орбитами планет,
я уверяю – лучший свет,
не разводите носом слякоть.
Я снова весел. Пью нектар.
Размах не выразить словами:
сегодня сею пыль Стожар,
назавтра – невесомый пар,
и вьюсь из чайника над вами.
…А впрочем, лгу: на стену лезь,
но сметь не вздумай торопиться:
ведь я никто, я просто взвесь, –
так, пустота (попробуй, взвесь!),
всего изнанка, заграница…
…А так, конечно: смерти нет,
пока не стёрлась в детях память.
Укроет прах последний след, –
и всё живёт. А смерти – нет.
Поют скворцы. А что – весна ведь.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~