Вышла в свет книга новых стихов Олега Демченко "Зимняя музыка", М. , 2013 г., 80 с.,
ISBN 978-5-905714-14-6, формат 60Х90/16 (0,5 маш. л.).
Поэтические подборки из этой книги публиковались в журналах "Молодая гвардия", "Природа и свет", в газете "Советская Россия", в самом популярном болгарском интернетовском издании "Литературен свят" , на этой странице и др.
Заказать пересылку по бумажной почте этого сборника м др книг с автографом автора можно через команду "Отправить автору" или купить в Москве в Книжной лавке писателей (Кузнецкий мост, 18) на 2-м этаже.
В книгу вошла гражданская, любовная и философская лирика. Отдельные стихи приводятся ниже.
Из цикла "Письмо ветерана"
МЕДАЛИ
Победные медали на помойку
свалили возле киевской горы.
Награды в мусоре нашёл какой-то
старик с настроем сталинской поры.
Приехали – и впрямь лежат медали
в коробочках,
и документы к ним,
в которых Ф.И.О. всех, кому не дали
медалей тех по спискам наградным.
Вот лейтенант, солдат, полковник,
что ранен был на берегу Днепра…
Какой-нибудь бандеровец-чиновник
сказал, видать: «На свалку их пора!»
Героев многих не нашли награды.
Но час пробьёт – поднимется народ:
история, как ржавая граната,
ещё в руках предателей рванёт.
2008
ПИСЬМО ВЕТЕРАНА
«Товарищ Сталин, если бы вы видели,
что сделали с великою страной
враги народа и вредители!
Такое даже не сравнить с войной!
Отторгнута треть лучшей территории,
в Манхэттен превращается Москва,
про нас во все учебники истории
змеиным ядом вписаны слова.
Как после атомной бомбардировки,
промышленности сектор опустел,
и человек в промасленной спецовке
остался нынче как бы не у дел.
Сейчас в чести воры и спекулянты,
предатели теперь на высоте:
они все - расфуфыренные франты,
а мы живем в грязи и нищете.
Товарищ Сталин, нас осталось мало,
но прикажите - и нам хватит сил!
Отряхивая землю, генералы
на бой последний встанут из могил!»
Так ветеран писал…
Куда же это
письмо отправить? Некому служить.
И приказал он, не вскрывать конверта
и в гроб его с ним вместе положить.
ГРОЗОВОЙ ФРОНТ
Приближается фронт грозовой -
треск в приёмнике, движутся тучи.
И опять вспоминается Тютчев -
этот стих его вечно живой.
Сам любил бы, наверно, грозу
в расторопности радостной мая,
если б молнии, копья ломая,
не грозили бы тем, кто внизу.
Нет, сегодня другая гроза:
и не высунешь носа из дома,
содрогаются судороги грома,
и слепит автогеном глаза.
За разрядом разряд! Жуткий гул!
Летом грозы такими бывают,
что людей наповал убивают,
словно в США электрический стул.
Снова вспышка - разряд грозовой!
Гром над ухом пальнул, как из пушки, -
пошатнувшись, присели избушки…
И опять - смерч прошёл огневой!
И взрывается вновь динамит!
В небе снова решаются споры,
там сдвигаются с горами горы -
там сраженье скрежещет, гремит.
В тесной горенке стало темно.
Бабка шепчет чуть слышно молитву…
Вспоминая про Курскую битву,
дед глядит молчаливо в окно.
Разверзаются бездны в грозу,
продолжается чёрная месса,
и горит изреченье Гермеса
среди туч: «Что вверху - то внизу!»
«Что греметь? Разве это война?» -
дед, очнувшись, устало вздыхает
и махорку в чубук набивает
и на ливень плюет из окна.
ВОРОНЫЕ
Се – последние кони!
Юрий Кузнцов
Всюду подлость, согбенные выи,
вновь предательство стало с руки -
за развал, за разврат не впервые
на княженье дают ярлыки.
Словно клички в тюрьме воровские
имена инородных господ.
«Эх вы кони мои вороные», -
ветеран в переходе поёт.
На груди у него две медали -
за отвагу, за город Берлин…
Вороные давно ускакали -
не морочь ты меня, гражданин.
Вороные давно уже сдохли,
Мерседесы не вытащат Русь,
ну а я к буржуинам в оглобли
запрягаться уже не берусь.
Не терзай меня аккордеоном!
Смолк старик… А вокруг всё равно
вороные летят эскадроном,
словно в кадрах немого кино…
Из цикла "Кремлёвские стены"
В КРУГОВОРОТЕ
"...бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам"
А.С. Пушкин
Грохочет мусоропровод –
московский метрополитен.
Во тьму кромешную - вперед
Состав по стыкам полетел.
Мы под землёю в царстве тьмы!
Вот круги ада, человек,
где круговой порукой мы
друг с другом скованы навек!
И кто мне голову вскружил,
какой идеей, боже мой?
В каком я страшном веке жил,
как возвратиться мне домой?
Нам словоблудья не избыть,
мы в центрифуге лет и зим
не можем прямо говорить –
вокруг да около мудрим.
Кружит нас бешено метро,
и мысли кружатся хулой,
нам скоро вывернет нутро
круговращенье под землёй.
И наверху лицом к лицу
(держись за поручни, а то...)
нас автотрасса по кольцу
вращает день и ночь в авто.
Летит, вращается Земля
и звёзды - кругом голова!
Аптека, улица, семья.
Санкт-Петербург, Нью-Йорк, Москва.
Порви скорей порочный круг,
круг наших "завтра" и "вчера",
попробуй вырваться из рук
невидимого гончара.
И я хотел бы напрямик,
и я хотел бы напролом,
но не могу, но не привык
с размаху биться в стену лбом!
Свистят секунды и века,
проходят миллиарды лет.
О, центробежная тоска,
ужель тебе исхода нет?
МОСКОВСКАЯ ПРОПИСКА
И я когда-то не без риска
в столицу прибыл как поэт,
и за московскую прописку
потом горбатился пять лет!
Не состоял я в комсомоле, -
как вол, волок свою судьбу.
Ругался сварщик дядя Коля:
«А ну давай, тащи трубу!»
Как добросовестный рабочий
на этих улицах кривых
я был прописан каждой строчкой
тяжёлых будней трудовых.
И вот я выбрался из штольни -
из беспросветно трудных лет.
Не потому ль сегодня больно
смотреть на этот белый свет?
Все выше здесь возводят башни,
и всё тесней торговый ряд….
Столпотворение!.. Мне страшно -
на всех наречьях говорят!
Китайцы, турки и грузины…
Как будто чёрт мешал в котле!
В Москве средь этой мешанины
всё меньше места на земле.
Азербайджанцы и узбеки…
Не то чтоб нам угля дают -
они выписывают чеки
и чебуреки продают.
И от столицы до окраин -
до самых северных морей,
проходит каждый, как хозяин -
мегрел, чеченец и еврей…
Был в церкви - слёзы на иконе!..
Молил спасти нас Божью мать…
Но, видно, в новом Вавилоне
друг друга людям не понять.
ВАРЛАМ ШАЛАМОВ
В шестидесятых в шламе
печатных шумных слов
блеснул Варлам Шаламов
подборками стихов.
Он истины посланник -
полжизни жил во мгле,
прижавшись, словно стланик,
к простуженной земле,
и верил, что расправит
живые ветви стих,
и что рассказов правда
поднимется из книг.
Под каждою страницей
он поджигал запал,
слов золотых крупицы,
согнувшись, промывал.
Он не солгал ни разу,
но смёрзся правды грунт -
«Колымские рассказы»
посмертно издадут.
И лишь тогда Шаламов
стал обретать черты,
вытаивать, как мамонт,
из вечной мерзлоты.
ПРОСТИТУТКА
В порту стамбульском плачет проститутка,
ссутулив плечи - два поломанных крыла.
Сегодня ей невыносимо жутко,
вчерашней девочке из русского села.
Хозяин-турок строг и беспощаден:
чуть что не так - наотмашь молча бьёт!
Ну, а гостей он - чаем угощает,
кальян с поклоном медный подаёт.
Ударит в бубен - выходи на дело,
забудь, кто ты, забудь, что есть душа, -
в восточном танце вздрагивает тело,
дымясь, дурманит разум анаша.
В родном селе качаются рябины,
а здесь, где все ругаются и пьют,
её, продав обманом в секс-рабыни,
по целым дням насилуют и бьют.
Как ты могла, великая Россия,
пустить к святыням чуть ли не чертей?
Ты видишь, продают твоих красивых
и самых лучших дочерей?
Ты видишь, девочка рыдает возле рамы?
Пусть ангелы слезу её смахнут,
и вознесутся, как ракеты, храмы,
и эту нечисть чёрную сметут!
ОТ МОСКВЫ ДО ПЕТЕРБУРГА
От Распутина до Путина
ничего-то не распутано,
паутиной перепутаны
на Руси пути-распутия.
Пауки во тьму попрятались,
попадешься в сеть упырью их –
будут медленно подтягивать
и говорить тебе, что принято.
А в дубах сидят разбойнички,
как присвистнут бурей-вьюгою , -
так в снегу лежат покойнички
от Москвы до Петербурга.
Будто бешеные, лошади
сквозь леса несутся в страхе
от одной до другой площади,
от одной до другой плахи.
По Сенатской Петр расхаживает,
а по Красной – Иван Грозный,
и палач топор потачивает, -
скоро суд грядет сурьезный.
Разбазарили империю –
будет вам расправа лютая…
В кабаке Лаврентий Берия
водку с горя пьет с Малютою.
УРОК БЕСЛАНА
сентябрь 2004 года
Хоронят детей в Беслане.
Теракты прошли чередой.
За похороны бесплатные
спасибо стране родной.
Капают прямо на сердце
слезы... Народ молчит.
Лица угрюмые, серые -
каждый горем убит.
Плач по отрогам горным.
Свеча над гробом горит.
Кто-то по горло в чёрном
что-то там говорит.
Дескать, мы люди слабые...
Слезы на образах.
А мальчики-то кровавые
в глазах у него, в глазах.
Дети с радостью ждали,
когда прозвенит звонок, –
изверги преподали
школьникам первый урок.
Маленьких расстреляли...
Будто в лицо удар -
кровавые листья упали
на траурный тротуар!
2004
БЕСПРЕДЕЛ
У воров теперь охрана, офисы и банки, -
коли нужно, на подмогу власть пригонит танки
или деньги из стабфонда, чтоб не чрез оффшоры,
а хоть раз раздали честно – ведь на то и воры.
Воры многие при власти – в чинодральей шкуре,
потому и по закону всё у них, в натуре.
А в кичман теперь всё больше попадает быдло:
кто спёр булку с голодухи иль кусочек мыла,
или кто пошёл на митинг против этой власти.
По башке его дубиной! Во какие страсти!
Паханы собрали сходку: «Что творится, братцы!
Беспредел повсюду полный! Надо б разобраться!»
ВУРДАЛАКИ
Ночью позднею во мраке
На кладбище из могил
Вылезают вурдалаки,
Чтоб набраться свежих сил.
Кровь живых даёт им силы.
И смекай, коль не дурак,
Если девка шепчет «милый»,
То она - твой вурдалак.
Весь покусанный, помятый
Доберёшься кое-как
До жены…
- Где был, проклятый?
- Не поверишь! Вурдалак
Затащил в кустарник ночью.
Еле вырвался чуть свет.
Посмотрел – рубаха в клочья,
И в карманах денег нет.
Впрочем, есть средь вурдалаков
И другие – мужики.
Ходят в смокингах, во фраках,
Носят важно пиджаки.
Вот коньяк для них на блюде.
Глянут рюмочку на свет,
Выпьют, чмокнут…
Вроде люди
Лишь души в них что-то нет.
Эти кровь пьют из народа –
Из всего, из всей страны!
Такова уж их порода –
Всё же слуги сатаны.
И, свои раскинув чресла,
В учрежденье вурдалак
Так порой врастает в кресло,
Что не вытащишь никак.
Присосался, в должность впился
И не чувствует вину…
Не имперской, а вампирской
Надо б эту звать страну…
Ах, о чём я? Вурдалаки.
Да, конечно это бред,
Да, конечно, эти враки
Просто выдумал поэт.
Вообщем, верьте, да не очень.
Ну, а, может, это так.
Кто там в дверь стучится ночью?
Неужели вурдалак?
КРЕМЛЁВСКИЕ СТЕНЫ
Я смотрю на кремлёвские стены.
Эх, наш батюшка царь Иоанн,
от врагов, от боярской измены
крепко ты огораживал стан!
Только враг затаился средь близких,
и, минуя осиновый кол,
приспособился ирод-Бориска
на златой государев престол.
Только вор вероломный и хитрый
то бьёт рабским челом, то - копьём:
следом ставленник польский – Лжедмитрий,
примостился на троне твоём.
А другой тать - с трубою подзорной -
зрел отсель на пожары и дым,
а узрел, что ему до позора
шаг от славы остался один…
Пораженья, победы, как тени,
пронеслись - и пропали вдали…
Не под эти ль высокие стены
стяги гордого рейха легли?..
Нынче, слушая звоны курантов,
духу предков бессмертных молюсь,
проклинаю в сердцах оккупантов,
истоптавших священную Русь.
За ордой вслед - пылают пожары,
траур стелят, сгорая, поля…
Повернитесь вновь, Минин с Пожарским,
к древним стенам глухого Кремля!
Поднимите царь-колокол медный
и ударьте, качнувши до звёзд,
чтобы звон разлетелся победный
от России на тысячи вёрст!
Да пальните в простор из царь-пушки
пеплом наших заклятых врагов,
чтобы радость из каждой избушки
долетела до самых верхов!
НА ОБЛОМКАХ ИМПЕРИИ
Попрощайтесь с Советским Союзом –
С дружбой разных народов,
с пожатием братской руки.
Что осталось теперь? День развала отметить салютом
Иль, рубаху рванув, голой грудью пойти на штыки?
Попрощайтесь, друзья, с Украиной и Крымом…
Полстраны за бортом, и дымится войною Кавказ.
Возвышалась Москва, назвалась третьим Римом,
Да империи пир, видно, был не про нас.
Пролегли, точно трещины от сотрясенья, границы
По великой стране – разделили народ…
Мишка Меченный пал, а Беспалый вовсю веселится –
Загогулины кажет, калинку танцует урод.
Проутюжили улицы враз тупорылые танки,
Расстреляли парламент у праздных зевак на виду…
Ночью вывезли тайно на барже людские останки,
И живёт с этих пор вся страна, как в аду.
Вымирает народ: каждый год миллионы
Убивает невидимый кто-то советских людей.
Кто-то ваучер выдумал и на продукты талоны,
Кто-то дал нам свободу:
«Воруй всё, что хочешь, наглей!»
Безработные часто бросались под поезд на рельсы,
Умирали рабочие, труд стопудовый на плечи взвалив…
Словно ворон плешивый, вопрос закружился еврейский
Над простором российских костями засеянных нив.
А в столицу всё едут и едут таджики, кавказцы, узбеки,
Казахстанцы, калмыки – ну, вообщем, Советский Союз.
Жить без русских не могут –
мы вместе, как видно, навеки.
Только братьями нынче уже называть их боюсь.
Обсчитают, обвесят, отравят, зарэжут.
Ничего не хочу я от них, ничего я не жду.
Посмотрю – и на сердце почувствую скрежет:
Кто-то сеет незримый меж нами вражду.
Со своими уставами едут навечно к нам в гости.
Им почти на перроне порой выдают паспорта:
Мол, работать здесь некому – все на погосте.
И восходит миграции выше и выше черта.
Гастарбайтеры, голь перекатная…
Исхлестала нужда их, пригнала в Москву,
И для многих закрыта дорога обратная –
Здесь родились их дети,
«Здесь, - они говорят, - мой живу».
Потеснитесь - они покупают уже рестораны
И танцуют у стен неприступных Кремля.
Для них русские просто рабы и бараны.
А за стенами тоже поют труй-ля-ля.
Проходимцы теперь по земле моей ходят, как боги:
Всё скупили в России и нас помыкают они.
Видно, мало одной небольшой Кандапоги.
Стих пожар, но повсюду блуждают огни.
И правительство тоже подсыпало перца:
Разбомбило Чечню
и грузинам решило под гузно поддать…
А в Прибалтике НАТО. И словно иголка у сердца,
Возле нашей границы в Европе ракеты торчат.
А в Москве разрываются бомбы в вагонах,
И жилые взрываются вместе с жильцами дома,
Вся страна задыхается тяжко в агонии,
Слабонервные граждане сходят порою с ума…
Кровь течёт по земле, как по лысому лбу Горбачёва,
Кровь расстрелянных в школе Беслана детей.
Приспустите в знак траура флаг свой торговый
И минуту молчания вставьте в поток новостей!..
Нет! Трещит – сотни слов изрыгает в минуту
Теледиктор, как будто в смертельном бою автомат.
Стало грустно от этих речей почему-то,
Словно сам я во всем, что творится в стране, виноват.
Да, не скоро опомнится наша столица.
Здесь по улицам шастают стаи блудниц.
Я глазами скольжу по толпе разнолицой
И не вижу, как прежде, приветливых лиц:
Всюду грязные склоки, скандалы и драмы,
Всюду властвуют жадность, насилье, разврат,
Оскверняют святыни и русские древние храмы,
И мечом сатанинским священников русских казнят.
И покуда бубнит изощрённый поэт под берёзкой -
Выдает «патриот» кренделя о единой великой стране,
В новостях говорят, что бомжа изловили подростки
И сожгли с потрохами на Вечном огне.
А ещё в новостях говорят каждый день про бандитов,
Про воров, проституток и прочую мерзкую шваль,
И пред взором всплывают всю ночь
сотни граждан убитых,
И на сердце ложится плитою могильной печаль.
А кому я повем ту печаль, если рожи продажные всюду?
Щелкопёры у них на подхвате всегда под рукой –
Поглядишь, писуны те возносят до неба Иуду,
Угождая владельцам своей фарисейской строкой.
Нынче подлое время: вожди подаются в торговцы:
Хоть Россию, смеясь, продадут, хоть народ,
хоть Христа.
Что им люди простые? – бандерлоги, покорные овцы -
состригают купоны с них, будто комбайном с куста!
Стариков и старушек торговцы ограбят до нитки
и на яхтах своих белогрудых
в заморские страны плывут,
где народная боль в золотые спрессована слитки,
где их ждёт, улыбаясь, довольный Махмуд.
Деньги – власть и согнутые рабские спины,
тех, кто властью унижен, кто голоден, нищ или бос.
Сомневаетесь вы? Поглядите, какие на праздник дубины
приготовил для ваших горбов уважаемый босс…
Нефть, алмазы отсюда везут, древесину,
а сюда - наркоту…
Вот такой оборот.
Как они ненавидят православную нашу Россию!
Им бы вытравить напрочь великий славянский народ!
Проходимцы, дельцы, шулера, бизнесмены, -
паразиты, шуршащие мерзкой валютой во мгле…
Как не рухнут на них обветшалые русские стены,
как их терпит Господь на облитой слезами земле!
Поднимайся, Ярила, – славянское древнее солнце!
Встань червленым щитом!
Пусть на них твои брызнут лучи!
Я видал ещё в детстве, как в страхе от света несётся
Богомерзкая тварь, что тайком шебуршала в ночи.
Забиваются мыши летучие в тёмные щели,
Гады разные в норы поглубже вползают свои.
Содрогнулись бы люди, когда б их при свете узрели,
Растоптали б, убили, забыв о Господней любви!
Сколько мерзких от света бежит насекомых:
Кровь попили, нагадили вволю – ищи их свищи.
Узнаю в этих мелких букашках известных знакомых –
Тараканы, клопы, пауки и клещи…
Поднимай, в нас великую ярость светило!
Об одном только Богу сегодня сквозь слёзы молюсь,
Чтобы ты, засияв, наконец, на заре разбудило
Чародеями в сон погружённую светлую Русь.
Чтобы ты осветило сияньем от края до края
Злой травой-татарвой полонённые тайно поля,
Чтоб проснулась, прогнившие путы срывая,
Богатырская русская наша земля!
Из цикла "Ветка черёмухи"
* * *
То берёзка, то сорока,
то проталина в снегу…
Вот и кончилась до срока
снеговейная морока -
синь и солнце наверху!
Ах, как пахнет снегом мокрым
непутёвый ветерок,
что проносится по взгоркам
через поле без дорог!
Капля всклень налилась светом
и, сверкнув, словно кольцо,
вдруг сорвалась с гибкой ветки
прямо к милой на лицо!
Поглядела на берёзы,
не стирая брызг, жена.
Показалось, что сквозь слёзы
улыбается весна,
показалось, что улыбкой
всё вокруг озарено!..
Время двигалось улиткой,
а теперь - летит оно!
Полетели дни недели,
что капели звонкой медь.
И опять мы захотели
хоть чуть-чуть помолодеть.
Разве это невозможно,
коли ожил старый пень,
коль на сердце так тревожно
и так весело весь день?
ЧЕРЕМУХИ
Расставшихся, разочарованных
в глуши утешенья ждут:
вот-вот к нам сугробы черемухи
под окна ветра наметут.
Чтоб наши сердца вдруг ахнули,
и вновь зазвучал романс,
навеют черемухи-ангелы
невинности аромат!
Они нам простят все промахи
и, может, в любви сведут…
В распахнутых рамах черемухи,
как в девичьем сне, расцветут!
Черёмухи белоснежные!
Их свежесть вдохнёшь с утра -
забудутся дни мятежные,
забудется боль утрат.
Их прошлой весной обламывали -
они расцветают вновь.
Не так ли тебя обманывали,
а ты ещё веришь в любовь?
Вернешься ль ко мне, любимая?
За то, чтобы ты пришла,
и ангельские и лебединые
взмахнут за окном крыла!
Возьми - ну, о чем разговаривать? -
черёмухи ветку в россе,
и да минуют аварии
тебя на свистящем шоссе!
* * *
К тебе протопчу тропинку,
и через девять лун
слабенькая травинка
расколет большой валун.
Когда круглый камень треснет,
на нём расцветёт цветок,
боль моя песней воскреснет -
и разольётся ток!
И ласточка в небо взовьётся,
и вырвется радостный свет,
и сердце твоё отзовётся
на то, чего уже нет
ДОЖДЬ
От ветра ветки ломятся,
к земле пригнулась рожь.
Вдруг, как шарахнет молния,
как хлынет шумный дождь!
Он весь до капли вылился
внезапно на поля!
Все лягушата вылезли,
и рада вся земля!
И снова солнце ласково
взглянуло на цветы,
и вновь смеются ласточки
счастливо с высоты.
И с детской звонкой радостью,
срываясь с тетивы,
проносятся под радугой
в просторах синевы!
С черёмухой душистою
смешался запах роз.
Душа сияет - чистая,
как после бурных слёз!
Машины мчатся мытые
по мокрому шоссе.
Передо мной открытые
пути-дороги все!
И я шепчу: «Любавушка,
уедем далеко!»
И ты мне улыбаешься,
и нам легко-легко!
ЗНОЙ
Ах, пушистые лета лапушки!..
На лугах погасил июнь
одуванчики, словно лампочки,
ну а ветер - возьми и дунь!
Как закружится, как завьюжится
в синем небушке белый пух
и летит, замерев от ужаса,
на поля, на цветущий луг!
Ну, а следом - летит пух с тополя,
сыплет пух даже трын-трава…
А погода стоит здесь тёплая
аж до самого Покрова.
Наклонились на тын подсолнухи,
чуть привядшие от жары.
Стали тихими, стали сонными
обомлевшие в зной дворы.
Хаты, залитые теплынью,
дремлют, ставенки чуть прикрыв.
Пахнет мёдом, мятой полынью
наш обеденный перерыв.
Взгляд - касаткой из-под косынки!
Голос - чистое серебро!
Как блестит чешуёю цинка
с коромысла твоё ведро!
Припадаю к нему напиться -
холодна вода и вкусна!
- Ох, смотри, крестовый, приснится,
эта краля - лишишься сна.
Не поверил я, не послушался,
но цыганка была права!..
То ли пух в синем небе кружится,
то ли кругом идет голова.
И в душе нежно плачет флейта,
и дурманит духмяный зной…
Ох, ты лето, сухое лето,
что же сделало ты со мной?
ЛЕТНЯЯ НОЧЬ
Сырая тень легла на склон покатый,
туман внизу покрыл поля окрест,
лишь золотой вдали, в лучах заката,
еще пылает колокольни крест.
Крадется по оврагам сумрак синий...
Уходит суета дневная прочь ...
Перекрестись и попроси Отца и Сына
благословить на отдых эту ночь ...
Смеркается... Дворы давно оглохли.
Давно угомонились воробьи.
Уткнулись в землю жаркую оглобли,
и конь губами сено ворошит.
Мгла тяжелеет, как рыбачьи сети.
День отшумел. Все тонет в пустоте.
Кусты, как расшалившиеся дети,
притихли вдруг в глубокой темноте.
У пристани далеко лодка где-то
позвякивает цепью на волнах.
Нет никого… Лишь чья-то сигарета
иль самолет неслышный в небесах.
С горы высокой чистая прохлада
в долину опускается - на дно.
Дохнуло духом глинобитной хаты.
Уютно стало, тихо и темно...
Спит степь душисто-душная от зноя,
сверчок тоскливо в тишине поет...
Но долгое томление покоя
мне все равно покоя не даёт.
От лунного, таинственного света
волнуюсь я и что-то жду в тоске
из тех пространств, где остывает лето,
безвольно засыпая вдалеке.
А звезд-то в небе!.. Не вместит сознанье!
Вглядишься – закружится голова!
И поворачивает мирозданье
медлительные жернова.
И перемалывает всё за словом слово,
за мигом миг, за годом год…
И смертью отметается полова,
и жизнь рекою вечности течет…
1972, 1997
* * *
Все пело и благоухало,
и мы целовались с тобой,
и солнце счастливо сияло
на весь небосвод голубой.
Казалась нам молодость вечной.
Бессмертник у ног наших цвёл,
и радостью полнился вечер
с тяжёлым жужжанием пчёл.
Лучи пробивались сквозь ели,
тлел запад - пленительно ал!
И кто-то в лесу на свирели -
незримый! - над нами играл.
* * *
Любовь, больная, безответная,
зачем ты мучаешь меня,
зачем опять восходишь, светлая,
из темноты на склоне дня?
Я думал, всё давно потеряно -
моя доверчивость, мечты…
Но вот красавицей из терема
опять ко мне выходишь ты!
Опять даришь надежды шаткие,
моя соломинка, мой луч,
пробившийся сквозь бури адские
через разрывы чёрных туч.
* * *
Платьице надела,
дунула на чёлку.
Что же ты наделала,
глупая девчонка?
У тебя на мудрость
в мыслях шалый ветер.
Ты – весна, ты - утро,
я - осенний вечер.
Мне поклон отвесила…
Прямо из-под рук
словно птичка, весело
выпорхнула вдруг.
В этот дом сосновый
с шелестом гардин
прилетишь ли снова?
Знает бог один.
Из цикла "Душа, как цветы, тяжелеет"
* * *
В последние годы я дождь полюбил.
Да, дождь полюбил я в последние годы…
Он плачет чуть слышно - и шум его мил.
И лучше уже не придумать погоды.
Погоды другой не придумать уже -
не скоро развеются тучи.
Пусть грустно теперь от дождя на душе,
ну, что же - так всё-таки лучше.
Так всё-таки лучше… Ну, что же, ну, что ж?
Душа, как цветы, тяжелеет.
Пусть льётся осенний томительный дождь -
она ни о чём не жалеет …
ОСЕННИЙ СНЕГОПАД
Стоит в ушах чугунный гул –
Иду от станции.
Поля острижены под нуль,
Как новобранцы.
Разнообразье новых форм
Внедряет осень
И воздух, словно хлороформ,
К губам подносит.
Я вижу, вверх летят дома,
И как над телом
Моим склоняется зима
В халате белом.
И льдинкой звякает ланцет.
Жизнь так субтильна!
Ну, вот была она - и нет.
Снежок стерильный.
И я иду уже другой –
Неузнаваем,
Меж жизнью этою и той –
Над самым краем.
* * *
Посыпал снег - легко и густо,
и всю окрестность замело!
Ещё вчера мне было грустно,
а нынче - тихо и светло.
Как будто я, как прежде, молод,
как будто бог, прочтя стихи,
за чистый ландышевый холод
простил мне прошлые грехи.
А снег летит, летит в ладони,
и от мороза так тепло!
И чувство в сердце молодое -
что делать? - снова расцвело!
СТИХИ ДЛЯ ВНУКА
1. КУТЁНОК
В первый раз увидев снег,
носится кутёнок,
лает дружески на всех -
озорной ребёнок!
Лает громко, невпопад,
радостно и звонко!
На лохматый снегопад
лает храбро - вон как!
Машет весело хвостом
и трясёт ушами,
и, ловя снежинки ртом,
клацает зубами.
Снег щекочет ему нос
и щекочет в ухе.
Лает весело барбос -
не боится вьюги!
Несмышленый, удалой,
скачет по пороше!
Он ещё совсем не злой
и такой хороший!
2. ЗИМНЯЯ КОРМУШКА
Птицам в стужу не найти
ни жучка, ни мушку -
и мы сделали для них
крытую кормушку.
Прилетают снегири
прямо под окошко
из кормушки поклевать
зернышки и крошки.
Прилетают к нам щеглы,
сойки и сороки,
потому что всюду снег
и мороз жестокий.
Я засунул для синиц
в щель кусочек сала -
всё склевали и шалят, -
им и горя мало.
Расхрабрившись, под окно
прилетела галка.
Я ей бросил пирожок:
«Кушай - мне не жалко!»
Запорхнул к нам воробей -
точно спичкой чиркнул!-
поклевал пшена и вдруг
весело чирикнул.
Но, опомнившись, притих
и прижался к раме,
потому что снова снег
повалил клоками…
______________
* * *
И музыка зимой
струится потаённая,
И воды под землёй
Текут незамутнённые,
И вёдра русских вдов
Скрипят на коромысле,
Налиты до краёв,
Как тягостные мысли.
* * *
Стемнело, стихли разговоры -
хоть спать ложись…
Но не уснуть - как поезд скорый
промчалась жизнь.
Остался привкус горьковатый
да шум в ушах…
Я не могу лежать в кровати -
болит душа!
Она давно живёт за гранью
прожитых лет,
где каждому воспоминанью
исхода нет…
Душа немного больше знает,
чем знаю я.
О, Господи, что будет с нами?
Прости меня!
Давлюсь слезою бесполезной -
прочь, горе, прочь!..
А где-то там есть путь железный,
огни и ночь.
* * *
Как холодно, грустно и снежно!
Но все же весна неизбежна.
Над нами поднимется солнце,
заденет за синие сосны -
и ветви воспрянут! Ох, что тогда будет!
Посыплется снег - и веселье разбудит!
От сна вся природа очнётся!
Ох, что тогда в мире начнётся!..
Но всё пока тихо, всё грустно, всё грозно.
Всё замерло здесь, и всё насмерть замерзло.
Боясь шевельнуться, и сосны и ели
под снегом стоят после страшной метели.
И ты молчалива, и ты холодна,
как будто живешь в этом мире одна.
В душе твоей холодно, в душе твоей снежно….
Но всё же, но всё же -
весна неизбежна!
ВОСТОЧНЫЙ МОТИВ
(Из Ов. Туманяна)
Не буду петь я, не проси:
моя печаль теперь ужасна,
а ты… ты, как цветок прекрасна -
сияешь блёстками росы.
Нет, я не буду больше петь -
в моей душе тоска и смерть.
Звенела горестно зурна,
огонь любви залили слёзы,
вокруг меня завяли розы,
как будто здесь прошла война.
Сгорело всё в моей судьбе,
не смею думать о тебе.
Моя печальная судьба
невыносима и ужасна!
А ты… ты, как цветок, слаба,
как ангел неба, ты прекрасна!
Но как мне на тебя смотреть,
когда в душе тоска и смерть?
О если б свежий ветерок
принёс бы утром на порог
надежды чистый аромат!
Я б новой жизни был бы рад
и пел бы, словно соловей,
для милой джанечки своей!
НИЩЕНКА
(Из Красимира Георгиева)
Я спрашивал себя, смирив тревогу:
Где вечность вечная, утроба время?
Лишь два пути есть – к женщине и к Богу, -
По коим все несут в бессмертье семя.
Прервав раздумье, нищенка печально
Меня на темной улице коснулась,
Рукой, покрытой дрянью менструальной…
От отвращенья сердце содрогнулось.
Три дня она в дому моём не ела,
Потом омыла плоть, сменила платье,
Как бы вошла, светясь, в другое тело
И не ждала, что за любовь заплатят.
Всю жизнь она просила подаянья
И, обходя грязь смрадную столицы,
Мечтала, что за ней в ночном сиянье
Приедет царь в роскошной колеснице.
И стал я повелителем желаний -
Её судьей, сошедшим с колесницы,
И перешел между мирами грани
И понял - эта нищенка царица.
И молния меж нас сверкнула,
Благопристойности отбросив тени,
И гравитация меня втянула
В чудовищную пропасть наслаждений.
Вместилище прикосновений страстных
И стонов сладостных её тугая кожа
Вибрировала в судорогах согласных,
Передавая волны жуткой дрожи.
И жертвенный алтарь меж ног дымился –
В её влагалище пылал костёр желаний!
Сгорал я, и проникнуть вглубь стремился,
Как в сердце нож в миг крайних содроганий.
Кто не изведал сладкой этой боли,
Тот не пылающие чувства угли,
А мёртвый пепел ворошил в неволе,
В том искры жизни радостной потухли…
Пусть в её кружке меж коленей
Стал я монетой безымянной, -
Так пчёлы собирают мёд с растений,
Так реки льются в лоно океана.
.
Мы все приходим к вечному порогу.
Но есть лишь два пути искомых
Бессмертьем –
К женщине и Богу…
Кто их отверг - стал хищным насекомым.
Развеяв сон, не называя имя
Не взяв с меня постыдной платы,
Она окуталась лохмотьями своими
И навсегда ушла – просить и плакать.
СТРИЖИ
Над зданиями пёстрыми
за несколько секунд
стрижи крылами острыми
полнеба рассекут!
А на земле - бессильные...
Но, мучаясь в пыли,
отталкиваясь крыльями,
всползут на кочку - и…
опять летят распластаны!..
Какая благодать!
И даже быстрым ласточкам
никак их не догнать!
Полётом очарованный,
задумчиво молчу,
стою к земле прикованный,
и взглядом вслед лечу.
Над городскими крышами -
во сне иль наяву? -
хватают воздух крыльями,
летят сквозь синеву!
И мне бы, мне бы вырваться
из душной темноты,
душой до неба вырасти,
до чистой высоты!
О, дай мне силы, Господи,
подняться над тщетой
в тот мир, где нету горести
и мерзости земной!
К тем бытия окраинам
подняться, как стрижи,
и быть недосягаемым
для подлости и лжи.