О Радуге. Троице. И смирении

София Юзефпольская-Цилосани
О Радуге. Троице. И смирении.
Последнее время стал меня занимать, и настойчиво, вопрос о смирении, вернее, вот это - всем и никому - (не)ведомое евангельское "подставь другую щеку" и "возлюби врага своего," вместо ветхозаветного "око за око". Когда-то, в юности, эти две евангельские истины поразили мое сердце ощутимой красотой в степени превосходной: осязаемо, верно, небесно. В юности было и следовать этому почти легко, почти естественно: легкая боль при нанесенных мне и быстро прощенных обидах, и - следующая за ней - сладостно-болевая слабость добровольного самоунижения быстро проходили, одновременно оставляя за собой легкий след награды - ощущение любви. Не то, совсем не то стало происходить по-накоплении жизненного опыта, своего и чужого, со всеми его следствиями и последствиями, а не только сладостными или болезненными ощущениями, оставленными после добровольного "прости." Жизнь стала все настойчивей и настойчивей требовать ощутимого смысла в дополнение к любовным эйфориям любого духовного толка. Ведь если подумать, в чем смысл этой самой подставленной левой щеки, как не в том, чтобы бьющий в конце концов устыдился своего варварства и жестокости. Ведь не в мазохизме же того, кого бьют? Но тут как раз и встает вопрос об оке, потому что ока-то уже (или еще) у бьющего может и не оказаться. Т.е. он совершенно искренне может не понимать, что уже давно бьет по другой, подставленной. И тут я думаю, было бы неплохо чем-нибудь в его око накапать, ну, удивить что ли, столы, например, перевернуть, про меч, в мир принесенный, рассказать. Может, так ему в око что попадет и он видеть начнет. Ну хотя бы свою собственную дубину в оке. А не только мою. Здесь, конечно, надо быть осторожней, ибо "не суди, да не судим...", но на практике это издалека хорошо, вблизи же - чревато падением с крыш и невидящего и не видимого. Лорка, в "Советах Поэту", например ,- выяснять отношения подобным образом не советовал: если драка за стул, то ломай его, мол, и уходи. Ну сломать-то можно, и сесть на пол, или потолок, если умеешь. А вот если уйти некуда? Ну вот куда русскому народу от святого смирения своего, например, податься? Ну разве что в Грузию, куда его пускают, а он ее - нет. Я так здесь сижу уже год и въехать не могу в свой любимый Питер, потому как у мужа  - грузинское гражданство, и если рискнуть, то под Крестами 6 месяцев сидеть не очень хочется. Ахматова там уже себе памятник ставила. А я ростом не вышла. Да и время не то. Или то? Вот Грузинская Троица, например, сияет каким-то великим, даже воинственным, огнем и золотом, не сияет - брыжит и шипит, а проблем с приездом россиян в Грузию здесь нет. А в России, где и создана была моя возлюбленная, тишайшая, голубейшая Рублевская, которая все 20 лет провисела над моей американской койкой, с моим въездом отсюда -туда - проблема. Вот тебе Бабушка и "прости" - как сказал бы во мне мой Чаадаев.
И еще о Троице. Вернее, о цвете Троицы. Перед самым праздником вдруг наткнулась на сообщение о посещении патриархом Кириллом Польши и его молитвенном преклонении мощам Гавриила Белостокского — праху ребенка, как будто бы замученного евреями, чтобы получить кровь христианского младенца для изготовления мацы. И всплыло в моей памяти это старое, столетней давности антисемитское погромное дело Бейлиса. Как мне здесь рассказали, это жуткое дельце, оказалось и в Грузии тоже голову замутило доверчивому местному народу. Передавать подробности дела не буду. Кто не знаком, и кому интересно, все подробности здесь. ( Дело Бейлиса. Вики)Только вот праздник мой голубой, любимый, Троицын - для меня из-за этого не состоялся: заволокся желтым туманом. Колокола звонят, а у меня на душе - не золото, не голубизна, а желтуха. Тошнит и спать хочется. Даже любимую сцену из "Рублева" Тарковского пересмотреть не захотела с его русским смиренным Христом. А ведь я его, Христа, именно в этом цвете впервые встретила и полюбила: от первой любви - не отказываются. Подумала, может, живописные курсы какие открыть: об оке своем и ближнего позаботиться. Пару других красок ввести, а монохромную живопись там отменить, хоть - на время. Впрочем у меня лично с этим проблем никогда не было. У меня другая проблема, скорее творческого, а не идеологического порядка. Я прекрасно понимаю, что сила и этика общества зависит от того духовного потенциала Мифа(религии), в котором оно себя организует. Знаю так же, как самые Великие Мифы, забравшись на свои высоты, ( Гете, Пушкина, Достоевского, т.д.) - поворачивались к нам задом или, скорее, утыкались в народный зад, и кончали свою и (других) жизнь в распивочных, очередях за колбасой и да..храмах... создавая нацизм или черносотенскии шовинизм, особенно те, которые аккомпанировались мифом о народном избраничестве, -- этим все грешны, включая мой собственный еврейский народ. Мифа, конечно, лишиться нельзя: все сдохнем в пластмассе, потому что реальные краски (вкусы, запахи, звуки) - они - почвенные корешки. но и с красками, превращающимися в чужую кровь, просто потому что Миф попал в руки к народу-дальтонику мириться не стоит. Краски у народа не отыми, но иже объяснить стоимо, что одной - главной и лучшей - нет, и только у маленьких детей - один любимый карандаш, за который они могут все променять, включая то, на что семье - жить, (банку масла, например, как сделал мой отец в блокаду в пятилетнем возрасте) - смертельно опасно. Плохо, конечно, что при всей моей любви к живописи, я - не художник, но общаясь и наблюдая многих, знаю, что правильно смешать краски - искуcство не малое. А когда речь идет о народах, а значит, разных языках, а значит - разных ментальностях - такое смешение - дело великого искусства. И все-таки какая-то вне-цветовая ясность у меня по этому вопросу есть. Так что, делясь ей, я пытаюсь говорить из той точки, где радуга с цветами для всего человечества еще не родилась, но уже все есть, в свернутом состоянии Слова. И за это смысло-понимание - ответственны все - Словом(и умом) владеющие. Дале - дело "художников-профессионалов," может быть, еще не рожденных. Для нового Человеческого Радужного (радушного) Завета.