Тех дней полуденный заказник,
тот перечень счастливых дней,
был, как беспамятство, и разве,
что льнул к листве и рылся в ней.
Так в каталогах, где-то близко,
плетётся летопись, когда
черновики и переписку
уносит вдумчиво вода.
Так примиряются с теченьем,
находят вкус в сличенье дат,
и, дней ли счёт ведя, ночей ли,
уже не просто говорят,
а быстрым шёпотом вплетаясь
в противоречье дат и дней
ума причудливую завязь
находят в летописи, в ней
вдруг обнаружат жизнь, задворки,
дворы с балконами в стекле;
где от травинок привкус горький
и тень от крыши на земле.
Где мир опознан и укромен,
где летопись ложится ниц,
стеклом размыто солнце вровень
с явленьями случайных лиц,
в границах трав и плоских кровель,
и просто так – поверх границ,
и в черепашьем мятеже
листвы над окнами, в проходе
сквозь тень и свет, где сам уже
теряешься в теченье сотен
оптических созданий дня.
Уйти в сравнения, в работу
сравненья ночи и огня,
стихосложения и счёта…
Так возле тайны шарит кто-то
так кто-то рядом говорит,
и день с летописаньем слит…
Уйти в мгновенные сравненья,
в помарки летоисчисленья,
уйти туда, где спорит с тенью
не постигаемая зреньем
страстей и смысла кутерьма,
и вытекает из письма
спор вдохновенья с отрезвленьем,
спор безрассудства и ума.