Александр Булынко
НАЧАЛО
В год, когда великий кормчий
Лихо въехал в мавзолей,
Мать моя, в роддоме корчась,
Старт дала судьбе моей.
И елоховские крали
В коммуналке, в Плетешках,
Крик мой громкий услыхали
Наяву, а не в стихах.
Но отец, снимавший стружку
У токарного станка,
Говорил: «Когда-то Пушкин
Так кричал на Плетешках!»
Ни поэтов и ни бардов
Я тогда, увы, не знал, –
Имя деда Александра
Я в то время получал.
Счастлив был отец немало,
В первый раз за восемь лет,
С той поры, как отзвучало
Эхо фронтовых побед.
Но какая-то хвороба,
Что латынью не назвать
У мальца, в его утробе,
Жизнь пыталась отобрать.
Вне земли, как в апогее,
Я скитался сорок дён,
Но был бабкой Пелагией
Под иконами спасён.
И крестили Александром
В декабре шестого дня,
Тёзкой князя Александра
В метрику вписав меня.
И крещенская водица
Стала парня закалять, –
Дважды надобно родиться,
Чтобы рифму понимать.
Как-то, съев из манки кашу,
Притаился и затих.
Написал я: "Мама Маша!" –
Это был мой первый стих.
В поднебесье плыл как будто,
Покидая детский сад,
И кричал апрельским утром:
– В космос русские летят!
Время первых новостроек
В Кунцево перенесло.
Здесь средь Толек, Колек, Олек,
Познавал я «ремесло».
Было мне всего тринадцать,
Жизнь толкнула в оборот –
Мне с отцом пришлось прощаться
В рождество, под Новый год.
Во дворах учился драться,
С форой быть без козырей,
В средней школе 7-12
Верных повстречал друзей.
Нашу троицу "святую" –
Сантик, Игорь и Сашок -
Поминали зачастую,
Но любить не каждый мог.
Николай Андреич Заев
(Литератор по всему)
Нас отпетых шалопаев
Русскому учил письму.
Часто хмурился, листая
Мою школьную тетрадь,
Временами причитая:
«Сашка! Прозой надобно писать!»
Но мальчишества потехи
Были нам тогда важней…
В память втёсаны те вехи
Бурной юности моей.
Ни огонь, и ни водица,
И ни звуки медных труб,
Не заставили водиться
С теми, кто угрюм и груб.
Не расстрелян, не повешен
И не брошен в полымя…
Кто тут рядышком безгрешен –
Бросьте камешком в меня.
Ноябрь 1999
Фото из семейного архива (1958)
Цикл «Песни судьбы».
Философская лирика разных лет