родному городу, в морозные рождественские дни
Каштан зацвёл наперекор зиме,
В столице снежной, на одной из улиц.
Дома шептались: – Он в своём уме?
В такие холода!? И впрямь, безумец!
К чему он здесь, не ведающий сна,
Зажёг свечу над безразличной бездной?
Возможно, перепутал времена…
Но кто оценит подвиг бесполезный?
Ведь он свой цвет погубит, а зима
Охватит льдом худых ветвей запястья!
Каштан зацвёл зимой, сходя с ума
От горя? От немыслимого счастья?
Быть может, он о городе радел
И вспыхнул от невысказанной боли,
Когда градостроитель-бракодел
Сносил домишко хилый на подоле,
А, может, к рождеству зажёг огни,
Нарочно их в жестокой вьюге раня,
Чтоб видеть все воочию могли
Святое чудо самовозгоранья?
Нет-нет, скорей любил, как прежде ту
Черёмуху под домом, у скамейки.
Пугливый свет струился в темноту,
И в споре с ним на небе звёзды меркли,
Ветра из подворотен дули зло,
Соцветий нежный дым кружили смерчи,
Но цвёл каштан упрямо и светло:
Кто любит, тот неуязвим для смерти!