Но что, если вся дрессура идет к тому,
Чтоб после позора, рева, срыва, разрыва
Она взбунтовалась — и стала равна ему,
А значит, непобедима, неуязвима?
(Дмитрий Быков, «Он так ее мучит, как будто растит жену…»)
Ты не хочешь в это верить — не надо верить.
Не смотри на меня, не трогай и не танцуй.
Сделаем вид, что не существует двери
в этот наш мир, на котором следы от пуль.
И этого мира не существует — оставлен в прошлом.
Да, конечно, так правильно. Хватит! И видит Бог,
я уже стала такой просветленной, простой, хорошей —
и ты мне в этом значительно до-помог.
Благодарю за то, что ты меня не жалел
и резал по живому, заставив прыгать
за самый отчаянный и глубокий земной предел,
не слыша ни мольбы, ни любви, ни крика.
И знаешь, я сейчас понимаю все
и помню каждой клеточкой эти встречи.
Другое дело, что меня это не спасет,
что мне не станет от этого как-то легче.
А впрочем, все случается, как должно
случаться. Ничего уже не попишешь.
И я не знаю, что нам еще суждено,
но я уверена: ты все чувствуешь и все слышишь.