"...ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем." (П.Песней 8:6-7)
Люська ящеркой ловко проскользнула в щель между досками забора и оказалась на территории соседнего участка. Она не сомневалась, что никто её не засёк, но всё же внимательно огляделась, потом прошла вдоль красной кирпичной стены сарая, свернула за угол, ещё раз затаилась, прислушиваясь. Где-то надрывно брехали собаки, видимо, на бродячую соплеменницу, да пророкотал за несколько улиц мотоцикл... В этой части дачного посёлка жизнь ещё не возобновилась после зимней спячки. Только-только сошёл снег, земля раскисла -- вон, на сапогах её налипло сколько, едва ноги поднимаешь! Так что хозяев не приходится ожидать раньше, чем недели через две, а может, и поболее. И всё же тревога неприятно ноет под ложечкой, вдруг принесёт кого-нибудь? Люська поправила лямки небольшого рюкзака, чувствительно натёршие плечи. Хорошо, что идти пришлось всего с полкилометр, а как альпинисты тащат свои палатки-манатки, фиг знает куда? Вот уж она ни за что не подписалась бы на это! Даже если предложат выбрать приёмных родителей по своему усмотрению, мол, хочешь, Люська, стать дочкой олигарха? Или того круче -- самого Путина! Классно: живи в Москве, отдыхай, где хочешь, одевайся во всё модное и новое! Ну, или хотя бы настоящий папуля объявился, что ли...
Люська вздохнула, скорее мечтательно, чем горестно, и почти уже отдалась привычной фантазии на тему возможного изменения своей жизни, но быстро одёрнула себя -- нашла время! Она сторожко отворила дверь в деревянную пристройку, мысленно обругав скрипнувшие петли. Внутри была влажная неуютная тишина. Пахло плесенью и, возможно, мышами. Нет, только не встреча с этими серыми отвратительными тварями! На всякий случай девочка вооружилась черенком от лопаты, первым, что попалось под руку. Шаг, другой в сумрак помещения, спрашивает напряжённым шёпотом:
-- Огарок, ты здесь? Это я, Люська!
Тут она вспоминает про условный стук и запоздало барабанит в дверь. Ничто не шелохнулось в сарае, по-прежнему мёртвое безмолвие. Уже испугавшись не на шутку, Люська умоляет:
-- Ну, Огарочек, выходи, слышишь! Я тут всё принесла, что ты велела, ну...
В этот момент, смутно выделявшийся на белёной стене предмет, похожий на висящий плащ, внезапно оживает и хватает Люську за руку, издавая страшное рычание. Бедняжка взвизгивает и отшатывается к выходу, совершенно забыв про своё "оружие", и намеревается дать дёру. Но ужасный противник обхватывает жертву крепче тисков и прижимает к себе. Девочка намеревается закричать во всё горло, но вдруг слышит смешок прямо в ухо:
-- Ага, попалась птичка! Кому говорилось, чтобы стучаться по-нашему? Конспирация, блин!
-- Ой, это ты! Я чуть не обсыкалась со страху, правда!
-- Что, нормально замаскировалась? То-то же! Ниндзя отдыхают! Ладно, чего ты там принесла?
Они прошли через полутёмную комнату, причём Люська покорно следовала за своей старшей подругой, ничего не видя под ногами и даже не пытаясь сориентироваться в пространстве. Та, которую именовали Огарком, по каким-то приметам нашла место в углу, на ощупь сильно надавила. Образовался проём в стене, размерами чуть больше квартирной форточки, но позволявший юркой фигурке протиснуться в него. Сначала туда последовал рюкзак, затем Люськино пальто, следом нырнула хозяйка норы, и в конце сама Люська, заботливо встреченная цепкими руками. Хлопнула дверка, лаз закрылся. Щёлкнул выключатель, ослепительно-яркий свет хлынул из мощного светильника на потолке. Новоприбывшая огляделась с любопытством. Судя по всему, гараж, причём нехилый: автомобильная яма, обложенная метлахской плиткой; вдоль всех стен полки-этажерки из нержавеющей стали; деревянный верстак, он же обеденный стол с набором посуды в шкафу; электрическая плита; кушетка, застеленная пледом; телевизор... Гостья присвистнула -- ничего себе берлога! Да тут жить можно!
-- Чего рассвистелась, малява, денег не будет!
-- А так будут, да? На дереве вырастут?
-- На дереве только шишки вырастают, и то, если оно -- ёлка! А бабки добывать надо! Как руду -- из недр!
-- Как это, как руду? В шахтах, что ли?
-- В шахте, кроме мозолей и горба, ничего не добудешь! Бабосы на поверхности обитают, причём в самых комфортабельных местах, среди мехов-бриллиантов. Правда, прячутся, гады, в сейфах и на счетах, как суслики в норах!
-- Да ну тебя, Огарок, ты меня совсем запутала со своими недрами! Вот, смотри, чё тут у меня!..
Люська вывалила на постель содержимое рюкзака. Буханка белого хлеба, порезанная на куски, но не распавшаяся, в прозрачном пакете; брикет сливочного масла в фольге, ещё твёрдый; кулёк мятных пряников, две пачки чая "Принцесса Нури", несколько плиток шоколада -- это насчёт харчей. Ещё тёплый свитер, тщательно свёрнутый; пижама, мягкие тапочки в виде тигрят, кое-что из гигиены и косметики...
-- Знаешь, девчонки наши -- все в шоке! Ещё бы, до тебя весной никто не убегал... да ты сама в курсе... Гадают теперь, куда Огарок подалась, и с какой радости? Некоторые решили, что ты на Чёрное море поедешь, там уже тепло, можно "плечом" прожить... Про Москву тоже говорят, даже больше...
-- А что наверху глаголют?
-- Так сегодня ж общая линейка была -- Карабасиха собирала! Всех построила, от мелкоты до замов, и давай вышагивать гусём, да шипеть! Чистая эсесовка! Только чёрной фуражки не хватало!.. Ну, высказала своё "фи", в первую очередь воспитателям, потом, типа, друзьям... и вообще коллективу, мол, куда смотрели? Думаю, влетит многим, но ты не боись, никто не знает ничего, а кто знает -- не выдаст! Только Перловка ругалась, что ты её косметичку спёрла!
-- Да ладно, я когда заработаю, отдам ей сотню таких, или лучше! Ещё б вещь классная была, а то так, китайская дешёвка!
-- А всё равно гундосила, ещё корявой дурой обзывала!.. Прости, её базар...
-- И чёрт с этой Перлухой, жадная корова! Когда на моей днюхе банку варёнки слопала в одно рыло, ничего было, нормально! Сама она дура корявая!
И всё же было заметно, что подпольщицу огорчили переданные Люськой слова. Она действительно казалась "корявой": глубокий шрам пересекал её левую щёку от уха до уголка рта, обезображивая миловидное, в общем-то, лицо. Так сказать, привет из далёкого прошлого. Огарок, она же Настя Огаркова, родилась в провинциальной артистической семье: родители служили в областном ТЮЗе, папа играл романтических героев, имел статную фигуру, приличный голос, поэтому шёл нарасхват в плане различных мероприятий и корпоративов. Особенно в рождественско-новогоднюю пору, когда зарабатывалась основная часть его годового гонорара. Соответственно, приходилось изрядно "принимать на грудь". Однажды подобные гастроли закончились плачевно -- пьяный в усмерть Дед Мороз отбился от группы поддержки в лице Снегурочки и пары оленей с баяном и бубном, и прилёг отдохнуть среди трёх сосен городского парка. Нашли его только утром, присыпанного серебристым снежком, неугомонные собачники, выведенные своими питомцами на прогулку в первый день Нового Года. Пышная синтепоновая шуба спасла артиста от превращения в ледышку, но не предотвратила сильное переохлаждение. Провалявшись пару месяцев в больнице, бывший любимец публики вышел оттуда безголосым инвалидом, едва способным ухаживать за собой, морально совершенно сломленным. Поначалу в театре из жалости давали ему второстепенные роли, но потом вмешался непременный самозваный попутчик всякого несчастья -- зелёный змий, и со сценой пришлось окончательно проститься.
Мама Насти, имея привлекательную внешность, драматическим талантом не блистала, довольствовалась малым, но всегда имела успех у мужской части театрального бомонда. Справедливости ради скажем, что ни разу юная актриса не позволила эпатированному поклонению пересечь рамки приличий, что не мешало ходить упорным слухам о могущественных и состоятельных покровителях. Прибавьте откровенную зависть окружающего, причём, не только женского коллектива, и получите ясную картину сложившейся ситуации. Уязвлённый своей по большей части воображаемой бесполезностью, муж начал жутко ревновать жену ко всему свету, заливая горькие муки весёлой отравой. В итоге он дошёл до параноидальной мысли, что родная дочка Настя, которой едва исполнилось три годика, совсем не его ребёнок, а неизвестно от кого нажитый "вы****ок". Однажды, в припадке пьяного безумия, папаша набросился с ножом на мирно спящую в кроватке девочку, намереваясь убить её, и даже успел полоснуть лезвием по лицу, но женщина самоотверженно закрыла дитя своим телом... На шум подоспели соседи, кровопроливца скрутили, вызвали милицию, "скорую"... От полученных ран мама Насти скончалась на месте, убийца получил серьёзный срок и сгинул навсегда в неведомых уголках Пенитенциарной системы. Родных, желающих взять опекунство над сиротой, не оказалось, и тогда ею занялось государство. Плохо ли, хорошо, но как сумело...
Впрочем, всех этих подробностей воспитанница Плёсовского детского дома Настя Огаркова ведать не ведала. Знала по слухам, что отец её -- уголовник, отбывает на зоне своё заслуженное наказание, а мать лежит в могиле. Неплохая родословная для отчаянной девчонки, ставшей со временем головной болью для учителей и начальства, и кумиром для детского окружения! Давно бы уж ей отправиться по этапу в заведение с гораздо более строгой системой догляда, но артистическая порода, проявляющаяся неведомым для самой наследницы образом, и недюжинный ум позволяли ей уклоняться от прямого карательного обуха, проскальзывать невредимо меж Сциллой и Харибдой педагогической одиссеи. Зато среди сверстников авторитет дерзкой предводительницы сиял ярче солнца! Её мнение всегда становилось окончательным, дружбой с нею гордились, вражды боялись пуще смерти. И вот тебе здрасте -- словно гром среди ясного неба -- совершенно абсурдный, ничем не мотивированный, одних огорчивший, других обрадовавший, но всех поразивший, неслыханный весенний побег!..
Люська с изумлением, не чуждым насмешке, следила, как подруга тщательно осматривает, проверяет и сортирует по каким-то только ей ведомым критериям предметы нижнего белья, собранные вскладчину девичьим населением детдома. Умора! Хотя Люська в свои двенадцать лет уже немало понюхала жизни, причём в таких её ипостасях, которые не всякая женщина из "благополучного" круга узнает на деле, ей были непонятны все эти дамские штучки-дрючки, аханье над журналами мод, интриги по поводу заграничных "цацек", тем более, сакральный смысл обычного тряпья.
-- Слушай, Огарок, чего ты над этим кружевным трусняком воркуешь? Их же менять-стирать каждый день нужно, сто пудов! И надевать под соответствующий прикид, иначе смысла нет! Может, ты в стриптиз собираешься -- со своим барахлом?
-- Много понимаешь, Люсьен! В человеке всё должно быть прекрасно, даже чего не видно! И душа, и трусы!.. Чего ржёшь?
А Люська просто вспомнила про главный "гостинец", который приготовила для беглянки.
-- Тут по дурдому нашему один ролик ходит... второй день, все друг другу сбрасывают... у кого мобила есть, конечно. Хошь покажу? Я у Дулидзе телефон до вечера одолжила за пачку "Море", вот... -- девочка достала из кармана не слишком новый, но надёжный "Сони-Эриксон", пощёлкала кнопочками, подала с невинным видом...
По мере просмотра лицо Насти меняло цвет от бледно-розового до пунцового, пока невинный гаджет не полетел на кушетку, будто оказался ядовитой жабой.
-- Блин, блин, блин!.. Софи это тоже видела?
-- Софи? А я почём знаю?.. Ну, говорят, все в курсе... -- Люся с подозрением уставилась на кумира. -- Причём тут вообще Софи? Вот Карабасиха прознает -- писец будет, белый и пушистый! Какого хрена ты вообще этот номер учудила?
-- Какого -- вот такого! Мне интернет нужен было позарез, после ужина, а в кабинете Полухин дежурил, скотина прыщавая, ни за что не хотел пускать! Сначала вообще тако-ое предложил, охренеть -- за полчаса над клавой-то! Ну, сошлись на чир-дансе, вот я и сбацала на столе, в вольном стиле... Получается, этот козёл всё на мобильник снял!
-- Знаешь, ты не обидишься, если я скажу, что мне понравилось? Ты такая необычная там... и шрама почти не видно...
-- Чёрт, шрам!.. Ты не можешь не напоминать о нём, да? И главное, Софи это видела!..
-- Огарочек, ну и что, Софи-Софи! Ты лучше всех!
-- Люська, без обид, но ничего ты не понимаешь в таких вещах!..
Ну да, конечно! Огарок явно держит её за маленькую дурочку... Люська почувствовала холодный укол в сердце. Кажется, с этой Софи не всё просто... Ладно, оставим тему...
-- А зачем тебе так срочно инет понадобился? Можно было днём выйти, без проблем...
-- Так глаз всяких полно, сразу базар-вокзал, что да зачем!.. Я насчёт пластической операции узнавала, стоимость, и вообще...
-- А, понятно! Ну, и как?
-- Нормально стоит!.. К тому же совсем-совсем бесследно сделать невозможно, будет чуть, но заметно...
-- Может, зря ты затеялась? Мне, правда, твой шрам совсем не мешает... Ну, как будто такая особенность, типа родинки, или веснушек!
-- Люсьен, не гони пургу! Из-за родинки корявой не обзовут... и письмо рвать не станут!
-- Какое письмо, Огарочек? Ты о чём?
-- Так. Глупость одна... -- Настя поморщилась досадливо, но глаза заблестели грустной влагой, и было заметно, что её тянет открыть наболевшее, -- Написала пару строчек Софи, мол, самая красивая она из преподов, нравится мне... и в сочинение вложила... Через день тетрадки получаем, открываю -- письмо моё на половинки порвано, и надпись красной пастой: "Сочинение -- пять, всё остальное -- единица!" За что она так, а?
Ну что тут скажешь? Люська пожала плечами. Дурацкие идеи иногда приходят в голову даже таким крутым девчонкам, как Огарок. Софи то, Софи сё!.. Училка недоделанная, ворона залётная! Практику оттарабанит -- и гуд бай, Америка!
-- Да что ей твои признания? У неё, сто пудов, в Питере спонсор на спонсоре в очередь стоят! Плюнь и забудь!..
-- Эх, малява, как у тебя всё просто! Может, поймёшь когда-нибудь... А, правда, ролик тебе понравился? Ведь неплохо зажигаю, не хуже этих чирлидерс, а?
-- Куда им! А уж эти твои штучки, -- Люська бросила красноречивый взгляд на стопку нижнего белья, тщательно расфасованные Настиной рукой, -- сияют, просто блеск! Как в рекламе на миллион баксов! Вот уж выпало счастье болвану Полухину! Убила бы...
-- Да лан, пусть живёт, папарацци! Хотя, если доберусь до него -- заречётся так шутить!.. Чай будешь?
Настя сноровисто, как будто прожила в этом гараже многие годы, наполнила водой электрический чайник, извлекла из буфета пару тарелок, разложила на них масло и хлеб, в плетёную корзинку высыпала пряники, открыла пачку сахара-рафинада. С полки-сушилки достала две объёмистые кружки, на которых цвели неправдоподобно яркие розы. Подхватила с допотопного телевизора "Горизонт" пульт-лентяйку, нажала кнопку пуска, потом вручила Люське, выбирай, мол, сама! Но из всех программ показывала всего одна, причём такой отстой, что девочка через минуту выключила раритетный аппарат.
За чаем особо не болтали, Люська поглядывала на визави, а та сосредоточенно молчала. Наконец она решительно отставила кружку, видимо, приняв нелёгкое решение.
-- Слушай, у меня к тебе будет ответственное задание, очень деликатное, почти как у Штирлица! Потянешь?
-- Смотря что, Огарок... Убить кого-нибудь? Давай Карабасиху шлёпнем -- из пистолетов, потом инсценируем ограбление..
-- Люська, не дури, я серьёзно! Сможешь письмо передать, и на словах кое-что?..
Было очевидно, кому и про что будет послание. У Люськи вновь заныло под ложечкой, словно ей предложили передать собственный смертный приговор в руки палача. Огарок, Огарок!..
-- Ну, не знаю... Опять письмо, те же грабли! Хочешь снова обрывки в ответ получить?
-- Пусть так, но я решила!.. Передай... скажи Софи, пусть завтра приходит после обеда к мосту, который в роще, через Ершовку, чтобы попрощаться!
-- Что она, дура -- в рощу тащиться? Напрасная затея, скажу тебе честно!
-- Так ты выполнишь мою просьбу, Люсьенчик? Я тебя прошу, очень!..
-- Ладно, как скажешь... Давай свою депешу!
Минут через пятнадцать Люська вновь топала по улице, нимало уже не скрываясь. С какой стати? Ведь это родные ей места! Откроем небольшую тайну, впрочем, известную в Плёсово каждому -- Людмила Шогина не только родилась здесь, в посёлке, но вдобавок имеет вполне здравствующую мать, обитающую в том же доме, где зачинала когда-то Люську от одного из своих развесёлых дружков, впоследствии скромно оставшегося за кадром. В те времена мадам Шогина неплохо зарабатывала продажей левой водки, что позволяло ей вести богемный образ жизни, полный ярких встреч и негрустных расставаний, но приведший в итоге к принудительному лечению (без особого успеха), краху бизнеса и лишению родительских прав. Иногда проснувшийся материнский инстинкт приводил полутрезвую мамашу к воротам сиротского заведения, чтобы на плече дочурки пролить горькие слёзы о проклятой судьбе-индейке, жизни-копейке и людях-гадах... Неизвестно, что лучше для детдомовца -- иметь живую родительницу, ставшую притчей во языцех всей округи, заставляющую мучительно краснеть от стыда при каждом свидании, либо быть полным беспросветным сиротой, но имеющим возможность вообразить себе каких угодно родителей, вплоть до Бэтмена и Николь Кидман...
Ночью Люське приснился чудный сон: будто она -- совсем не она, а храбрая предводительница амазонок, дерзкая и прекрасная, скачущая в окружении соратниц по скифским просторам, и манит её за собой испепеляющая страсть, полная дивных песен и тихих слов... И вот, проникает она в тайные чертоги Поднебесной Твердыни, где обитает прекраснейшее существо на свете, захваченное в плен злобным троллем, и распахиваются двери спальни, всё ближе-ближе заветное ложе, откинуты завесы балдахина, и вот они -- принцесса с лицом Насти Огарковой, в глазах радостный испуг, и спящий мерзкий монстр, имя которому -- Софи... Ни слова, Огарок, или мой меч пронзит твоё нежное горло, потому что... потому что я не отдам тебя никому!
Люська просыпается в слезах, но странное счастье горит в теле сладким огнём, и так бьётся сердце, словно готово превратиться в птицу и взмыть выше звёзд! Слышишь -- никому!..
Чтобы выполнить поручение, девочка пошла на нехитрую уловку -- после второго урока сказалась больной и направилась в санчасть, но свернула по дороге и словно невзначай оказалась возле кабинета русского языка и литературы. Там, среди зарослей фикусов и ливистон живого уголка она решила скоротать время до звонка. Люська мучилась от противоречивых чувств. С одной стороны, если дал слово -- держи, тут не может быть никаких колебаний... Но если посмотреть по-другому, будет ли лучшим выходом для Огарка столь опасная встреча, и чем она может закончиться? Попробуй разберись! Никогда в жизни Люськин мозг не работал в таком напряжении, но в результате, когда раздался долгожданный сигнал, стоящего решения так и не нашлось. Ладно... будь что будет!
После того, как иссяк хлынувший поток освобождённой детворы, Люська заглянула в класс. Софи, то есть, конечно, Софья Николаевна Ледницкая, тёмно-русая девушка лет двадцати, скорее серая мышка, чем светская львица, студентка последнего курса Российского педагогического университета имени Герцена, отбывающая преддипломную практику в Плёсовском детском доме, сидела за учительским столом и что-то чиркала в блокноте. На робкое покашливание вошедшей (внезапно запершило в горле) она подняла голову, чуть устало улыбнулась, спросила бодрящимся голосом:
-- А, Шогина, здравствуй! Ты чего такая бледная, случилось что?
-- Да нет, Софья Николавна, хотя да! То есть мне передать Вам кое-что надо... -- и Люська не мудрствуя лукаво, выложила секретный пакет с Огарковым посланием на стол.
По тому, как отреагировала Софи на этот жест, даже недалёкая Люська заключила, что она ожидала чего-либо подобного, потому что совсем не удивилась, но очень испугалась. Лицо девушки стянула бледная маска, и на висках появились капельки пота. Никаких расспросов и возгласов не последовало. Кажется, присутствующим расклад ясен без слов. "Сейчас она схватит меня за руку и потащит к Карабасихе!" -- с мрачным восторгом подумала девочка, уже рисуя в воображении гестаповские застенки и славную гибель партизанки, не проронившей ни звука под пытками. Но Софи застыла немой скульптурой, и только сверлила тощий конвертик пронзительным взглядом. Пауза неприлично затягивалась. Наконец-то учительница сбросила с видимым усилием оцепенение и строго обратилась к почтальонке:
-- Итак, Шогина, надо понимать, что ты на посылках у нашей беглянки Огарковой? Вы понимаете, что творите? Вчера всем коллективом искали её повсюду, сегодня полиция приходила, составляли протокол, дело завели! Шуточки, да? Она хоть в порядке? Полная идиотка, если не сказать хуже!
-- С ней всё нормально... Вот, письмо! -- напомнила Люська о цели своего визита. Но Софи словно позабыла о конверте.
-- Людочка, вот скажи на милость, почему она сбежала? Обидел кто, или причины ещё какие? Что вдруг стряслось?
Люське хотелось возразить, мол, сама знаешь почему, но промолчала. Может, Софи в самом деле, ничего не понимает, и ей дела нет до Огарковых терзаний? Тогда и ворошить нечего осиное гнездо. Но письмо, письмо!
-- В общем, Софья Николаевна, Огарок... то есть Огаркова просила передать, что будет ждать Вас сегодня возле моста через Ершовку, в роще, около трёх часов дня...
Наверное, только образцовая педагогическая выучка не позволили Софи выразить вслух то, что вскипело в её душе. Но хлопнуть ладонью со всей силы по столу ей ничто не помешало... Впрочем, в глазах заблестели отнюдь не молнии, а обычные слёзы.
--Ну, точно крыша поехала! И каково это будет выглядеть -- педагог тайно встречается с беглой ученицей! Аллё, Криминальная Россия!.. В лучшем случае, нарушение профессиональной этики! Понимаешь или нет?
-- Я просто передала, теперь Вам решать!
-- А куда вообще Огарок... Огаркова собралась? Весна... перелетные, наоборот, из далёких краёв возвращаются!
-- Разумеется, София Николаевна, понятия не имею! Может, в Москву... или в Питер... Вроде, хотела работу найти...
-- Какая работа, помилуйте! Кто её возьмёт, пятнадцатилетнюю, да с таким украшением?
-- Мало ли... А с письмом что ж -- читать будете?
-- Ё-кэ-лэ-мэ-нэ с вашими эпистолами!.. Ладно, Шогина, на встречу я пойду, но только затем, чтобы привести Настю домой, в смысле сюда!.. Ты подтвердишь, что никакого плана бегства, Москвы-Питера и тому подобного не было, просто хотели пошутить, а потом испугались ответственности, выжидали... Теперь всё поняли и осознали, раскаиваетесь... Понятно?
Люська хмыкнула: Огарок -- испугалась? Не смешите гусей! Но другие, более тяжкие мысли заставили её вздохнуть. Софи явно ведёт себя не так, как полагалось бы взрослому ответственному человеку, настоящей училке. Тут что-то не так, странно, и поэтому тревожно... Вдруг девочка с необычайной ясностью, свойственной влюблённой душе, поняла -- никуда Огарок не собиралась бежать, всё это были дешёвые понты -- она хотела Софи на крючок поймать! Типа побег от неразделённой страсти!.. Что ж, кажется, план удался вполне, впрочем, как и всегда у неё... Огарок, Огарочек!..
Люська смотрела на пылающую пуще розы студенточку, чувствуя, как внутри рушится цельный и уютный мир, где всё просто, и понятия имеют свои точные значения. Она словно подглядела за взрослыми в замочную скважину, и задохнулась от отвращения... или предвкушения сбывшихся снов?..
Подобная катавасия продолжилась в мозгах девочки и позднее, когда она брела по коридору учебной части мимо плакатов и стенгазет, "Досок почёта", пожарных инструкций и старалась хоть немного прийти в себя. Софи осталась где-то в прошлом, так и не коснувшаяся письма при Люське, но это было не важно, и всё остальное было уже не важно, потому что огромная, похожая на врата ада дверь возвышалась впереди. Время исчезло... Каждый толчок пульса длится вечность... С немалым удивлением девочка наблюдает, как её правая рука поднимается и несколько раз ударяет костяшками пальцев в лакированную поверхность. Хищно блеснула бронзовая табличка "Директор". Дверь тотчас открывается, словно за нею ждали... Узкая прямая фигура в строгом костюме появилась в проёме. Всё в ней было тёмным, ночным: и чёрные французские туфли на каблуке, и чулки, и юбка с жакетом, и загорелая кожа, но особенно -- глаза! Лишь вырез кружевной блузки сиял снежной белизной, да безукоризненная платина седины.
Карабасиха улыбалась...