Освобождение
И я вдруг понял - не будет хуже,
никто меня не накажет, если я просижу в грязном пруду-луже,
в костюме лосковом от кардена,
средь звуков ночи, спресованных в гобелены.
Никто меня не накажет,
если я просижу до самого, до утра на страже
мира, счастья. И катера,
маневрируя на рассвете, не заметят меня в тени средь тины.
Мою свободную тень мужчины...
Меня, празднующего освобождение,
вас всех приветствуя и любя,
освобождение от них,
освобождение от вас,
освобождение от себя.
Короли кроля
Возвращаемся из темных глубин, из волн,
взмах простирает до берега руку,
берег притягивает в унисон
с телом, разгоняющим вечером скуку.
Но меняется ветер и направляет,
нас, королей стреловидного кроля,
снова в глубины соленого моря,
в море без всякого смысла и края.
Византийские сны
Мир подчеркивая-перечеркивая весь день,
он струится дымом, имитируя артобстрел,
он пепел стряхивает на колени,
в его окопах трава и мел.
Он приходит домой с окончанием последней строки.
И когда принимается за новый стих,
пустеют вечера, гаснут треугольные огоньки,
переулки съедают еще живых...
Приснилось ему, что город в осаде уже как год.
Приснилось ему, что он с последней строкой умрет,
что не спасут ни стены, ни меловые окопы
его погибающий Константинополь...
Штаб
Военные в наушниках. Вражеское наступление.
Самолеты в небе маленькие и большие.
Разведчики прячутся на болоте.
Военные в наушниках рассылают свои сообщения,
расшифровывают чужие.
Весь день в работе.
А в эфире одна война.
Военные в наушниках. Перехватывают сообщения,
их размешивают в чае,
выпивают тот чай до дна.
И заканчивается сражение.
Пробы
Взяты темных материй пробы.
Теперь бы их донести до света.
Но мглы безотказные турникеты
блокируют в офисах небоскреба
все неопознанные силуэты.
Кукурузник Хрущева
В желтых полях кукурузных ветров,
в желтых просторах от Солнца до Марса,
тень беспокойная Роквелла Гарста
и бесподобный Никита Хрущев.
Каждый живой кукурузный початок,
знает, когда он по небу плывет
в кожаном блеске широких перчаток,
в кожаной куртке двубортной просторной.
Вновь над страною его двухмоторный
сельскохозяйственный самолет.
***
Прошел случайно мимо вечера из раннего детства,
наступая на знакомые кочки.
На скамейках так и остались сидеть соседки-старушки.
С окна продолжал свисать, дымя папиросой, алкоголик, бывший летчик.
Табаком, луком и спиртом он пропитывал белье соседское и одежду.
Небо было закрыто для пересечения границы,
и подлодки Жюля Верна бороздили грязную речку,
унося в распоротые глубины нежность последнюю.
И надежду,
что сбудется все и отступит вечность.
Бреду
Бреду два дня, сплю, зарывшись в сено,
в ручье размешиваю акварели,
мне лес насвистывает Шопена,
равнины насвистывают Равеля.
Поход мой долог, страшны ночевки,
но я бреду, разгоняя страхи,
сквозь леса висельные веревки,
сквозь туч разорванные рубахи.
***
Прошла гроза в шелестящем серебряном сарафане,
в детских садах "тихий час" был тихим,
дождь стучал, дребезжал в стакане
на кухне у дремлющей поварихи.