Убегаю, убегаю из ларца.
Кукла мелкая в измятом сарафане.
Кто не пил воды с тряпичного лица, -
никогда не брызнет ядом на прощанье.
Сброшу туфельки у кованых ворот.
Сонный стражник проморгает лицедейство.
Прошмыгну ему куда-то за живот.
Не узнать всё это и не наглядеться.
Там, где ров накрыт березовым мостом, -
тени будто бы судачат о пустом:
- Видишь ленточку в нефритовой косе? -
лунный принц к пастушке так великодушен!
Не в пример ему, болотное глясе
ворожея варит филину на ужин.
Пляшут глупые проныры-светляки, -
чем скакать, пошли бы лесом восвояси.
Покормить бы нам безмолвие с руки
и во все оттенки синего раскрасить! -
чтобы выпас длился вовсе не сезон,
королевству удлиняя горизонт.
- Ты права. – Чем больше красок, - тем вольней. -
Соглашается вторая, голубея. –
В хлебосольное забравшись пралине,
тишина напоминает скарабея.
И ползет она, как стрелка на часах,
каждый вечер возвращаясь на опушку,
где, забывший наставления отца,
королевич упивается пастушкой.
И молвы теперь уже не избежать. –
Под любовью понимают благодать.
------------------------------
Тени милые, не выдайте меня!
Серебро мне с детских лет не улыбалось.
Посох, дудочка, да звонкая стерня –
это вся со мной оставшаяся радость.
Стало тесно под бренчанием замков.
Среди кукол, удивительное дело,
свары – спутницы бескостных языков
накаляют мир ветошный до предела.
А хотелось бы, сбегая из ларца,
вспоминать лишь пряный запах чабреца.