"Все туже, все тесней кольцо блокады.
Уже желудки голодом свело.
И в патрулях идут по Ленинграду
Девчонки нашей Местной ПВО.
От Спаса-на-Крови на Ленэнерго
Пошли ракеты, выдавая цель,
И летчики немецкие, наверно,
Уже внесли поправки в свой прицел.
Не знали на ракетчика управы,
Который день охотились за ним –
Но уходил он от любой облавы,
В любой засаде был неуловим…
Пошли вперед, приглядываясь к окнам.
-Смотри! Ракета из того окна!
Их пропуская, женщина с ребенком
Спускалась вниз по лестнице одна.
И все же развернули одеяльце –
Не кукла? Но сомнений больше нет:
Ребенок плачет. Вдруг наткнулись пальцы
На спрятанный поглубже пистолет.
Ракетница, ракеты… – Ах ты, сука!
Конечно, не могли тебя поймать!
И вот тогда она сказала глухо:
– Я жить хотела. Я всего лишь мать".
***
«Я жила на Фонтанке, с угла, где Египетский мостик,
Там, где бомба лежит до сих пор, не взорвавшись, на дне.
Мы соседками были, ходили по праздникам в гости,
Сообща собирали гостинцы в деревню родне.
Здесь она родила в декабре сорок первого года;
Был в сто двадцать пять граммов блокадного хлеба паек.
А за окнами снегом дворы замела непогода;
Путь на Землю Большую еще из блокады не лег.
Нет в груди молока, минус десять в промерзшей квартире,
И последний подарок для первенца – быстрая смерть…
У окна положила, и створки раскрыла пошире,
И ворвалась в квартиру метели шальной круговерть.
Только к вечеру плач прекратился. Не знаю, что было
С ней потом; только помню, что метко умела стрелять,
Как и все мы тогда – нас страна обороне учила...
А на что не способна ребенка убившая мать?»