РОМАНИЧЕСКАЯ ПОЭМА
* С Е Д Ь М О Е Н Е Б О *
ВМЕСТО ЭПИГРАФА
Начало жизни
Где-то далеко,
Конец её,
Быть может, недалече.
Пройти свой путь
Мне было нелегко,
Рассказывать о нём
Еще не легче.
Моя душа и небо —
Мы родня,
Но то, Седьмое,
Что звало к полёту,
Как ни взлетал,
Подобно горизонту,
Всё время
Отходило от меня.
Небесную
Познал я благодать,
И потому,
Хоть не достиг Седьмого,
Не страшно было
Крылья мне ломать,
Залечивать
И подниматься снова!
ПЕРВАЯ ВЫСОТА
Пишу.
Лицо к бумаге клонится
Не для того, чтоб тешить вас.
Так счетовод сидит в бессоннице,
Когда не сходится баланс.
Ищу за прожитыми годами,
Испортив вороха бумаг,
Между приходом и расходами
Свой затерявшийся пятак.
«Такая малость! —
Скажут с жалостью.—
И пусть его недостаёт!»
Да, малость...
Но за этой малостью
Непоправимое встаёт.
Известно,
Что от дней младенческих,
Когда возьмёшь и не отдашь,
До юности,
До дней студенческих
Всё выходило баш на баш.
Ты на отметки жмёшь отличные,
Ты строг, как формула,
А тут
Глаза девчат,
Дотоль обычные,
Раскроются и зацветут.
Есть дни цветенья
Глаз девических,
Когда они, что ни раскрой,
Глядят с таблиц логарифмических,
С огромных карт географических
И даже с чертежа порой.
Спокойные, ещё ничейные,
Они загадочно глядят,
Не тёмные, а так — вечерние,
Но огоньки уже горят.
О ней мечтал я:
Будет близкою,—
Когда без стука — где там стук! —
Однажды в келью общежитскую
Влетел мой закадычный друг.
Откинув голову лобастую,
Большие руки вскинул он
И закричал,
Меня грабастая:
— Друг! Я влюблён!
— И я влюблён.
Он, знавший цену преходящему,
Взглянул с укором на меня:
— Да нет же! Я по-настоящему!
— По-настоящему и я.—
Секрет друзей
Не пропуск разовый,
Не сдашь вахтёру в проходной.
— Рассказывай!
- Нет, ты рассказывай,—
Заговорил товарищ мой.
И стали сумерки лукавыми,
И воздух терпкий, как вино,
Цветами пахнущий и травами,
Втекал в открытое окно.
Откинув прочь стыдливость ложную,
Друг доверялся мне в бреду.
Играла музыка тревожная,
Должно быть, в городском саду.
Пьянел он:
— Брови соколиные,
На взлёте загнутые вниз...—
Я подсказал:
— Ресницы длинные,
И даже тени от ресниц.—
Мой друг заветное выкладывал,
Описывал мне красоту,
А я бледнел, я предугадывал
За новой новую черту.
Секрет друзей
Не пропуск разовый,
Не на день в душу он впустил.
— Ну, друже, ты теперь рассказывай!
— Да нет, Борис, я пошутил.—
Так пошутил,
Что буду сетовать
Всю жизнь на глупые слова.
За право друга исповедовать
Я отдал на любовь права.
* * *
В душе,
Как боль неустранимую,
Носил любви я тайный груз.
Марьяна — так звалась любимая —
Пришла к нам на последний курс.
Мы долго мучились в гадании:
Откуда? Кто она?
Потом
Всё выведали на собрании
При выдвижении в профком.
Есть много рек,
Но самой близкою
Была и будет, жив пока,
Одна таёжная, сибирская,
Незнаменитая река.
Я рос у вод её разливчатых,
Ныряя с каменной гряды,
Я на волнах качался зыбчатых,
Я на песках её рассыпчатых
Оставил резвые следы.
Не знал я,
Что, лесная, плёсная,
Она текла и в том краю,
Где сторожиха леспромхозная
Растила девочку свою.
Как я, в реке купалась девочка,
Ко мне плыла не больше дня
Марьянкой брошенная веточка
И доплывала до меня.
Её глаза, лицо открытое —
За то ли, что росли мы с ней,
Одними водами омытые,
Одним загаром с ней покрытые,—
Я полюбил ещё сильней.
Она играла.
Ноты...
Клавиши...
Нам было в жизни не до них.
В то время мы среди играющих
Не знали дочек сторожих.
Её учил в тайге нехоженой
Какой-то старенький Орфей,
Судьбой неласковой заброшенный
В лесное царство глухарей.
Учил почти с благодарением
Не самой трудной из судеб.
Он рад был,
Что не дров пилением
Там зарабатывал свой хлеб.
Она играла..,
И руладами
Вела ребят в лесную даль.
Шумел, как речка с перекатами,
В спортзале старенький рояль.
Я мучился,
Любовью раненный,
Себя сжигая на огне.
Друг подходил к душе Марьяниной,
А я топтался в стороне.
Ему открыться — лишь позориться.
Соперники не ходят вслед.
Мне оставалось с ним поссориться
И снять с души своей запрет.
Но гнал я эту мысль-преступницу,
Другую поднимал на щит:
Кто давней дружбою поступится,
То и любовь не пощадит.
Моей бедой,
Моей отрадою
И даже смыслом бытия,
Моей единственной наградою
Была возвышенность моя.
Наивный,
Гордый в непорочности,
Я, радости творя из мук,
Бродил при звёздах
В одиночестве
И говорил:
— Будь счастлив, друг!
Красивому
К красивой хаживать,
А я любовь свою
Сгублю.
Любил я чувства приукрашивать,
Да и теперь ещё люблю.
В огромный,
До конца не познанный,
Страстями полный до краев,
Хочу я в мир, не мною созданный,
Внести красивое,
Своё.
* * *
Летел
Через года тридцатые
Стремительный моторный век.
И захотела стать крылатою
Страна саней.
Страна телег.
Слова
«По-чкаловски»,
«По-громовски»
Уже слетали с наших губ,
Когда с путевкою райкомовской
Явились мы в аэроклуб.
Нас выстукали,
Нас измерили,
Нас подержали на весах;
Пять наших чувств
Врачи проверили —
На смелость,
Выдержку
И страх.
Глаза?
Желать не надо лучшего.
— Лети, — сказали, —
На лету
Увидишь Бога всемогущего
И ангельскую мелкоту.
А грудь?
И грудь не старца с посохом.
Врач пошутил, пророча взлёт,
Что в небесах не хватит воздуха,
Когда такая грудь вздохнёт.
И сердце
Он не оговаривал.
Прослушав, вынес приговор:
— Такое сердце в час аварии
Способно заменить мотор.
А чуткость слуха
Всё превысила.
Когда б, хоть не на весь накал,
Марьяна обо мне помыслила,
Я б эти мысли услыхал.
Учлёт!
Ей льстило это звание,
Как мне с Борисом.
В тот же час
Она прошла все испытания
И очутилась среди нас.
Наш день стал
Надвое рассеченным.
Мы днём спешили изучать,
Как строить самолёт,
А вечером —
Как самолеты истреблять.
Все в шлемах
И очках сферических
Мы уходили в синь-туман.
Как на картинках фантастических
Изображали марсиан.
За темень глаз,
Очками скрытую,
Однажды я негромко, вскользь
Назвал Марьяну
Аэлитою.
И это имя привилось.
К ней,
Кое-как экипированной,
Спортивных туфель шёл фасон
И поясочек лакированный,
Что стягивал комбинезон.
Я чувствовал себя взлетающим,
Когда она «ПО-2» вела,
А я бежал сопровождающим
На шаг от правого крыла.
Потом,
Подмяв цветы весенние,
Темно-зелёную траву,
Мой друг и я —
Он откровеннее! —
Посматривали в синеву.
И сердце билось вулканически
С такою страстью новичка,
Что где-нибудь
Прибор сейсмический,
Должно быть, прыгал от толчка.
Я был далёк
От мыслей горестных,
А друг бледнел, мрачнел, любя.
— Мне за Марьяну что-то боязно...
— Мне тоже...— признавался я.
— Всё шутишь! — и грозил шутящему,
Хлестнув ладонью по спине: —
Брось, Васька, мне по-настоящему!
— По-настоящему и мне. —
Но,
Дорожившие приятельством,
Ломали мы размолвки лёд,
Кончая споры препирательством:
Кому за кем
Идти в полёт.
Полёт!
Из всех самостоятельных,
Из всех хороших и плохих,
Лишь три полёта знаменательных
Ещё свистят в ушах моих.
Ах, память!
Горе слабонервному!
Припоминая жизнь свою,
Из этих трёх полёту первому
Я предпочтенье отдаю.
— Мешо-о-ок! —
Пропел инструктор весело.
Крестообразным пояском
Взамен себя для равновесия
Он укрепил мешок с песком.
— Ни пуха!.. —
Мне Марьяна крикнула
От задрожавшего крыла.
Машина, пробежав, подпрыгнула
И над землею поплыла.
Не сильную, —
Не очень быструю -
Хоть раз летавший да поймёт! —
Её, такую неказистую,
Я полюбил за тот полёт.
Её, несложную, фанерную,
Одетую в мадаполам,
Вы тоже помните, наверное,
Летящие к другим мирам?
Во всех крылатых поколениях
Она останется жива,
Как азбука —
В стихотворениях
И как в расчётах - дважды два...
* * *
Так я летал,
В душе уверенный,
Что мне в заоблачной дали
Нет груза лучше, чем доверенный
Мешок натруженной земли.
Мои глаза не вдруг поверили,
Когда, взамен таких поклаж,
Её, Марьяну, мне доверили
Идти на высший пилотаж.
Вдыхая воздух опьяняющий,
Я нёс её средь облаков,
Влюблённый,
Смелый, соблазняющий
Не пышностью пуховиков.
Лети, не бойся!
Мной хранимую,
Тебя, тебя, мою красу,
Тебя, тебя, мою любимую,
В Седьмое небо унесу.
Тебя, травиночку медвяную,
Туда, где воздух свеж и тих,
Я унесу, мою желанную,
От всех соперников земных.
По звёздным вынесу тропиночкам
К неугасающему дню,
И песни для тебя, травиночка,
Я неземные сочиню.
Земной мы покидаем край,
Мы в небесах уже.
Над нами звёзды — выбирай,
Какая по душе.
Вон ту
Покрыла синева
Нездешней красоты.
Там синяя земля, трава
И синие цветы.
Вон с той,
Что трепетно-ясна,
На нас нисходят сны.
Там всё красно:
Земля красна
И все цветы красны.
Вон та,
Холодная, кружит,
Как неродная мать.
Над нами звёзды - прикажи,
Какую штурмовать.
Машина высилась
И высилась.
И ветер тёрся о бока.
Уже Седьмое небо близилось,
Уже редели облака.
И песней
Не перепелиною
Моя наполнилась душа.
Так началась игра орлиная
С решительного виража.
Страстями юными взвиваемый,
Я выполнял, не веря в зло,
И штопор,
И так называемый
Переворот через крыло.
Взлетая вверх и снова падая,
Счастливый, думал я о том,
Как, ловкостью Марьяну радуя,
Свершу падение листом.
Вы видели
Листа падение,
Когда он, легче мотылька,
Качается от дуновения
Неслышимого ветерка?
А я...
Я всё переиначивал,
Я — ветер лишь в ушах свистел! -
Марьяну в небесах покачивал,
Казалось, от звезды к звезде.
И вдруг:
Снижение...
Снижение...
Близка земля...
Кусты...
Трава...
Закон земного притяжения
Вступил в жестокие права.
Я падал,
Падал птицей раненой.
Когда обрушилась гроза,
Увидел я глаза Марьянины,
Глаза Марьянины,
Глаза...
И — ночь.
И всё — как полузрячему.
И бред.
И поздний страх в бреду,
Что я упал на ту горячую,
На ту кровавую звезду.
Она ко мне в кошмарах сна
Пришла из темноты.
Здесь всё красно:
Земля красна
И красные цветы.
Был красноват винта излом,
Повергнувший меня.
И под изломанным крылом
Лежала в красном цвете том
Любимая моя.
Теперь
Соперников земных
Здесь нет наверняка.
И вот она в руках моих,
По-звёздному легка.
Я нёс её,
И мир иной
Перед глазами плыл.
В ручье, похожем на земной,
Я ей лицо омыл.
Я нёс и рук не облегчал,
Впадая в забытьё.
— О люди звёздные! —
Кричал. —
Спасите мне её!
И кровь
В печальной тишине
Остановила бег,
И я упал...
Навстречу мне
Шёл звёздный человек.
И, падая,
Я видел дрожь
Огромных рук его.
Спаситель, помню, был похож
На друга моего...
* * *
На том ли я,
На этом свете ли?
Иль всё ещё лечу во мгле?
— Марьяна!.. Где ты?.. —
Мне ответили:
— Она со мною...
На Земле.
Земля!
Я замер в изумлении.
Всё вставшее передо мной,
Как после мира сотворения.
Ошеломило новизной.
В обычном было необычное,
Ты, память, ран не береди!
Больница.
Белизна больничная,
И боль —
Как ворон на груди.
И тотчас,
Не скрывая вызова,
Как будто из небытия,
Явилось мне лицо Борисово.
— Жива?
— Жива не для тебя!
— Ж-жива!.. —
В своём земном значении
Есть чудотворные слова.
Я был готов на все мучения,
Я был готов на отречение
От счастья —
Что она жива.
Клянусь звездою безымянною,
Друг торопился не шутя
Встать между мною и Марьиною.
— Но я люблю!
— Люблю и я.
Я видел руки, в гневе сжатые,
Такие руки насмерть бьют
И никогда однажды взятое
Назад уже не отдают.
Коса стальная с камнем встретилась
И смаху высекла беду.
И снова мне Марьяна бредилась
И виделась звезда в бреду.
Я звал —
И слышала Земля:
— Марьяна!..
Где ты?..
Где?..
Высокая любовь моя
Осталась на звезде.
*
Далее — вторая глава *ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ*.