ЭПИЛОГ ПРОЩАНИЙ
Становится память короче,
И всё, что на сердце храню,
Покрыто золою...
А впрочем,
Зола бережлива к огню.
Чтоб добрые угли не тухли,
Чтоб новый костёр полыхал,
Мой пращур горящие угли
До срока в золе сберегал.
Гордясь драгоценною ношей,
Он в тёмные нёс их углы...
Меж нами
Есть разница всё же:
Нам выпало больше золы.
* * *
За временем,
За расстояньем
Устал я памятью беречь
Тех лет одни лишь расставанья
Без ожиданий новых встреч.
Вдруг над уставшей головой,
Пройдя, распорет поднебесье
Наш самолёт сверхзвуковой:
Всё вспомнится,
Всё, всё воскреснет.
Мы строились среди снегов,
Где с первою слезою в дыме
Всё начинается с костров
И рук, протянутых над ними.
Мы небо
На плечах несли,
Чтоб мир
Не одичал во мраке.
Но где те «ЛАГи»,
Где те «ЯКи»,
Которые его спасли?
Давно их нет.
На рубежи
Уходят стаи реактивных.
Их нет, но в заводских архивах
Ещё хранятся чертежи.
А если нету таковых,
Я памятью пробел заполню.
Ещё я чувствую и помню,
Как трудно делали мы их.
До входа
В сборочный пролёт,
До взлёта к синеве небесной
Наш краснозвёздный самолёт
Жил поначалу бестелесно.
И появлялся он тогда,
Покинув сварки цех угрюмый,
Подобно остову кита,
Когда всё сало сплавят в трюмы.
Мы не любили волокит,
Напрасно не точили лясы,
Поэтому костлявый кит
Легко наращивал здесь мясо.
И чтоб скорее ожила
Тысячерукая работа,
Ему давали два крыла
И два подкрылка
Для полёта...
Уже потом, включая ток,
В него монтёр всходил по трапу,
Как редкий голубой цветок
Зажав в руке электролампу.
И узнавали мы потом,
Что приближается победа,
Не так по сводкам Совинформ,
Как по придиркам Военпреда...
Враг наседал
Европой всей.
Под тяжестью его нажима
Срабатывал закон пружины:
Сожмёшь её —
Она сильней.
Ей нужно только до конца
Выстаивать и не ломаться,
Ей нужно только опираться
На неотступные сердца.
И устояла.
Не сломалась.
И я улавливал чутьём,
Как, сжавшись,
Долго разжималась
Она на сердце на моём.
Как, сжавшись,
Грудь мне отягчала,
Но и к тому я чуток был,
Как сердцу моему легчало
При каждом взлёте
Новых крыл...
Лишь с ними всякий-всякий раз
Мы торопили, не печалясь,
Заветного прощанья час,
Лишь с ними мы легко прощались.
И горько, что не почтены,
Как памятники той эпохи,
Те «ЛАГи»,
«ЯКи»,
Пусть не боги,
Пусть только ангелы войны.
Почтите их,
Чтоб, с высоты
Нам годы битв напоминая,
В девятый день любого мая
Могли работать их винты...
* * *
Что дивно:
Много лет назад,
В тот самый первый
День победный,
В тот многозвучный,
В многоцветный,
Казалось, не было утрат.
Что странно:
От потерь устав,
Мы в том хотели обмануться,
Что и погибшие вернутся,
Лишь на немного
Запоздав.
В тот день,
Когда запела медь,
Казалось,
Вечный мир даётся,
Казалось нам,
Что всё вернётся,
Всё, всё,
Лишь надо захотеть!..
* * *
Опять засветился огнями,
Запраздновал сад молодой,
Когда-то посаженный нами,
Политый ангарской водой.
Деревья, стоявшие рядом,
Успели в нём ветви сплести.
Война не мешала расти
Забытому
Нашему саду.
Он звал.
Но подумал я, званный,
Что в нём
Только впору юнцу
Могло быть начало романа,
А я торопился к концу.
Как трудно идти крутояром,
Трудней, чем на дымной стезе,
Когда с боевым комиссаром
К ничейной спешил полосе.
О, если бы верить и верить,
Что здесь
После стольких дорог
Стучу я в приветные двери,
Вхожу за приветный порог.
— Марьяна! —
Вскричал я, отчаясь.
По стенам,
По комнате всей,
Лишь лунные тени качались
Густых подоконных ветвей.
— Марьяна! —
В прибое кипящем
Вся комната шаткой была.
Стояла,
Молчала,
Ждала,
Как будто в саду настоящем.
Ах, вот где!
Роднее родни,
Стояла,
Глядела,
Молчала.
Холодной щекой отвечала
На ждавшие губы мои.
...Нет, не читала мне она
То знаменитое двустрочье:
Мол, я другому отдана,
Мол, буду век ему верна,
Верна до гроба...
Гроб сколочен.
Соперник пал.
Смерть уточнила
Тяжбу враждующих сторон.
Кровь протекла,
А не чернила,
С пера, писавшего закон.
...Лишь звёзды!
Ветер на стене
Качал кленовые побеги.
И стало смутно, как во сне,
Нездешне стало,
Как на Веге.
Всё было тихо,
Странно в ней:
Причёска, платье...
Были странны
Глаза её
В игре теней,
Огромные, как у Звезданы.
Ведь это я.
Звездана, вспомни!
Я нежно взял в полукольцо
Своих натруженных ладоней
Её небесное лицо.
Я взял его,
Чтоб насладиться
В награду за любовь и труд,
Как воду из ручья берут,
Когда хотят в пути напиться.
Седьмые вспомнив небеса,
Ресницы сизые смежала.
Мерцая, на щеке дрожала
Земная, горькая слеза
Я только губы холодил,
Их ласка льда не растопила.
— Что ж раньше ты не приходил,
Когда тебя я так любила?
Мне смерть Бориса как печать,
Он сердце опечатал ею.
Всё надо заново начать,
А заново я не сумею...
Борис,
Закончив путь земной,
Землёй далёкою пригретый,
Между Марьяною и мной
Оставил прежние запреты.
Но сердце
Не музей,
Не склад,
Не склеп
Безвыходный и тёмный.
Нет, нет, Борис не виноват,
А мы с Марьяною виновны.
Меня догадка обожгла,
Не раз испытывая разум:
Онегину своим отказом
Татьяна нехотя лгала.
Слова её дышали стужей,
Виновны были в тех словах
Не домострой,
Не верность мужу,
А как бы материнский страх...
Когда разлуке нет конца,
Фантазия,
Впадая в буйство,
Как соучастница творца
Творит родительское чувство.
Смеётесь?
Поздно обнаружил
И поднял
Каверзный вопрос?
Ничто не поздно!
Узнают же
У древней мумии...
Склероз!
В иронии
Не зацвести,
Как я, влюблённый,
Цвёл вначале.
Ирония — дитя печали.
Марьяна, милая, прости!
Теперь в конце
Вся жизнь видна.
Однажды сказано правдиво:
Любви несчастной нет,
Она,
Какой бы ни была, —
Счастлива.
Я радости
Не смог обресть.
Всё, что сказал,
Страданьем добыто.
У счастья
Не бывает опыта,
Лишь у несчастья опыт есть.
Я и другой открыл секрет,
Познав все горечи и сласти:
Есть биографии несчастья,
У счастья
Биографий нет.
Скажи,
Кого нам упрекать,
Что сталось так,
Что так случилось?
История не научилась
Страницы светлые писать.
Опять земля подожжена:
Кипят моря и сохнут реки.
Опять земля напряжена
В своём крутом
Межзвёздном беге.
Опять дымит
Земная ось.
Проходит жизнь,
Внушая жалость.
Марьяна, как тебе жилось?
Марьяна, как тебе дышалось?
Хоть на земле
Не меньше мук,
Хоть, мучаясь, кричим:
«Доколь же?!» —
Марьяна, милая,
Вокруг
Людей крылатых
Стало больше.
Они своё
Не проглядят,
Как мы с тобою проглядели.
Мы к радостям не долетели,
Они, Марьяна,
Долетят!
* * *
Я всё сказал,
Что смог сказать,
Но всё-таки сомненья мучат.
Недаром критики нас учат
За быстрой жизнью поспевать.
Всё верно.
Жизнь летит вперёд.
Поспеть нам было бы неплохо,
Да вот загвоздка:
Что ни год,
То в жизни
Новая эпоха.
Да, что ни месяц —
Мир иной,
А между тем, в хорошей вере,
Уже полвека шар земной
Линяет, как линяют звери.
Земля косматая кружит,
За нею клочья шерсти тленной.
И где-то в горле у вселенной
Уже полвека,
Как першит.
Что до небес!
Земля — мой кров,
И чувствую не там, а здесь я
Трагическое равновесье
Двух разных станов,
Двух миров.
Раскраивая пополам,
Ракетный ужас дислокаций
Проходит по живым телам,
Живым сердцам
И душам наций.
И человеку дел и слов
Во всём —
Душевном и телесном —
На чаше мировых весов
Уже нельзя быть легковесным.
Людей разумность
Мир спасла,
Но — люди! —
Разве ж не зловеще
Увидеть вновь на службе зла
Высокий разум человечий.
Мир старый нам готовит ад,
Но крикну и у двери ада:
Да будет атомный распад
Глашатаем его распада!
Да будут совести в укор
Его злодейства непростимы!
Себе на пепле Хиросимы
Он смертный вынес приговор.
Я всё сказал,
Что смог сказать,
Но всё ж тревога спать мешает.
Нам критики давно внушают
Законы жизни постигать.
Всё правда.
Жизнь в добре и зле
Постигнуть было бы неплохо,
Да трудно:
Нынче на земле
Такая пёстрая эпоха.
И хоть на ней
Не меньше мук,
Хоть, мучаясь, кричим:
«Доколь же!?» —
Читатель!
Всё-таки вокруг
Людей крылатых
Стало больше!
ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ
1959-1967
*
Постановлением Совета Министров РСФСР от 24 декабря 1968 года
ФЁДОРОВУ ВАСИЛИЮ ДМИТРИЕВИЧУ за книгу стихов *Третьи петухи*
и поэму *Седьмое небо* присуждена Государственная премия РСФСР
имени М.Горького.