Я — городской.
Я рос под шум трамваев,
под трубный дым.
Берёзы надо мной
голов своих печальных не склоняли,
и реки подо мной не пели песен,
и трав роса ног не мочила мне.
Я окружён не тёмными борами:
передо мной гранит — тяжёлый камень,
тяжёлые и каменные стены,
в ограду парка запертые сосны,
и улицы, застывшие в асфальте,
в конвое нависающих домов.
Я — городской.
Но во дворе-колодце
я поднимал глаза и видел небо.
Я выходил на улицу и видел,
как солнце постепенно уходило
за край домов и за ограду парка.
И мягкий сумрак лёгкой пеленой
укутывал тяжёлое убранство
старинных зданий, и Петра пространство
вдруг обретало царственный покой.