Изнывают пороги обитые
преткновеньем изношенной обуви.
Приземляются лётчики сбитые
побродить босиком по росе.
Вот и время пришло сенокосное.
Купола парашютов сдуваются,
и несчастные сбитые лётчики
оказались счастливее всех.
А пороги судьбы обиваются
претендентами в авиаторы;
занялась бесконечная очередь
за надеждой – авось полететь,
вознестись над землёю и птицами,
и мерцать на экране локатора,
и одним существом с катапультою
без сомнения быть и хотеть.
Запрокинув века вредоносные
в глубину что ни есть мироздания
сослагательная история
проверяет на слух гермошлем,
чтобы не оказались бессвязными
и пророчества и предания,
если славные сбитые лётчики
попадут вдруг во вражеский плен.
И тогда ни покрышки, ни донышка,
может быть, никогда не увидеть им,
не найти закадычных попутчиков,
чтобы было кому доверять
сокровенное нечто и личное,
то за что может всякий обидеть их,
а когда они станут героями
по росе им уже не гулять.
Будь они трижды сбитыми асами
в пух и прах над родной территорией,
в чём-то сами собой удивлённые,
в чём-то – выеденным яйцом,
что на прошлую Пасху раскрасила
сослагательная история
с непременным уклоном в прошлое
и наклоном – в что было потом.
Заплетутся конечные выводы
языками, плетьми крючковатыми,
и проявят, уж будьте уверены,
несомненные свойства свои
эти анти и присно советчики
с виду вроде бы простоватые,
и пройдутся по спинам и косточки
перемоют в грязи и крови.
Обстоятельства всё-таки разные:
целых два, может, три под завязочку;
связь обратная есть и бессвязные
размышления бывших детей.
А по кругу бегут кони малые,
на загривках у них настоящие
детки: лапочки, зайчики, котики
не от мира сего и людей.
Вот такая опять же история,
вот такая стезя в авиацию:
взгляды в небо и рукопожатия
суеверные через порог.
А за дверью зенитчики строгие
проповедуют лётчикам акцию,
а для тех, кто уже были сбитые –
льготы, белыми нитками шитые, –
сослагательный эпилог.