Моя травоядная хищница

Вилле
Здравствуй.
Плевать, что банальное «здравствуй» здесь явно не к месту,
Куда мне без пафоса, взгляда бесстрастного, страсти?
Такие, как я, не играют,
а это все – вместо
Бессмысленных игр в бесцветные карты без масти.
Красные.
В моей голове непременно все трефы – красные,
Они – как кресты, под которыми жалкие кости
Всех тех, к чьей игре, я, увы, не привык.
Герб мой бубновый чернеет от злости
звериною пастью и жаждою мести,
Сердца же чернеют от ярости, власти, и сладострастно
стенают, пронзенные сотней кровавых несломленных пик.
Кстати, о сердце.
Смейся. Дери мое сердце когтями, и смейся,
Львица с повадками тех травоядных овец,
Которых жрет лев, раздирая их тоже, из мести,
Без принципов, чести, совместно со львицей
как принц и принцесса, воистину вместе, -
как это, знаешь? – за месяцем месяц,
за глотку и сердце, то самое сердце,
друг в друга вгрызаясь,
пока не настанет конец.
Моя травоядная хищница, птицы
уже научились стремиться
к свободе, больницам, границам,
а дальше -
упрямо за них и без…
Бездна бездарных попыток летать, хоть учиться,
А значит – вгрызаться в чужие колени и вены,
рвать крылья и сплевывать перья,
не падать пред ангелом ниц,
потому что у ангела – запах знакомых ключиц,
и ресницы дрожат, как у львицы,
снова заставшей, как лев раздирает зубами одну из овец.
Он – не царь, но король.
Никуда без оваций, и царство
уже не зверей, но животных,
с пустыми глазницами,
сотнями тысяч неузнанных лиц.
Они разучились, конечно, смеяться,
ведь без сердца
на это практически нет ни единого шанса.
И я не смеюсь, но ты смейся.
Весело смейся, сквозь слезы, но весело,
видя, как новое стадо становится месивом,
мясом с единственной специей – боль.
Смейся. Безумие – вид сумасшествия. Честно?
Мне самому уже не интересно. Мы вместе
Кажется, тесно живем так чуть больше, чем вечность.
Многие скажут, что это спесивые бесы,
Черная месса в моей голове.
Само сумасшествие – вид сумасшествия,
Пошлое шествие фактов, мгновений бездействия,
сотен секунд одиночества, секса, часы мракобесия,
тысячи тысяч песчинок,
и мы, моя львица, из них – только две.