Продолжение разговора о Гениях и Марине...
Начало диалога здесь: http://www.stihi.ru/2013/08/01/7023
САНТО:
Написал стихо о Марине, в формате А 4.
Думал о гениях, благородстве и бессмертии.
О том, что самое светлое и бессмысленно чудное произведение, в мире создано в застенках сырого каземата - это, Дон Киход Ломанческий, милого Сааведра Мигеля Сервантеса, который сидел в яме с изувеченной на войне рукой - она же болит! - холодно, одиноко.. тоска. А он оттуда свет зажег своим славным и сумасшедшим идальго - с тазиком для бритья, вместо шлема на голове.
Какая насмешка! - Рыцарь без дамы А – дама всего лишь мечта, развеянная ветряными мельницами.
Читая его, видел через строки как сидит он на соломе, брошенной на камни, в рваной рубашке, с рукой,на перевязи, прижатой к груди …
В Италии, был я на горе у святого Франциска. Лег на камни его “постели” и слушал их гул.
А пещера тепло из меня тянула как человечество талант из гения.
И думал о том, что есть страшнее ложе - там, в алжирском подземелье, где он: бедный Сервантес голодный, небритый, гений человечества, сноп света высек - своим Дон Кихотом! - этим ненужным миру благородством!
Этой добротой и любовью, которая не прививаются к Мировой Душе, как кипарисы к северу.
Думал, о том, что Мировой Разум не может быть добр, потому что смерть, освобождая место для жизни – забирает жизнь!
И это так безбожно, что жалкий ум наш, хлипким усилием своей веры, пытается усовершенствовать ньюанс смерти, безумными легендами о вечности!
А сам Космический Разум ограничен, раз не сумел додуматься до гармонии жизни без смерти.
Бедное человечество, своей всемирной фантазией, вынуждено дорисовать затеи высшего разума до божественных понятий о вечности.
Как ни прекрасна Жизнь, но Смерть в конце концов - обессмысливает этот подарок!
Ибо своей непроходимой тьмой, Смерть перечеркивает ослепительную вспышку Жизни!
Она - как великий обман Мирового Разума, сообщающает нашим умам - Вечное разочарование.
И Человечество пытается избыть это разочарование в утешительных легендах об эдемских кущах.
Но как не нелепы, не логичны, не реальны посулы небесных продлений бытия, мы все же хватаемся за этот мираж , ибо не в силах принять подарок Высшего Разума, во всей его жестокой данности и невыносимой правде.
И веруя в это нЕчто мы , в некотором роде, духовно лжем!
Ибо, чтобы открыто принять Первичность Замысла, нужно иметь Сверх человеческое Мужество – и духовную чесность!
А, религия – как не прикладывай ее к ранам, все-таки есть не что иное, как культурный призыв к мировому обману - который оправдывается тем, что называют – ложью во спасение!
И это понимают все! - Даже глубоко верующие, особенно когда вопрос касается не избранной ими, а другой религиозной конфессии - Бог един! Но у мусульман и иудеев, он столь же раздичен, сколь у христиан и буддистов – в психологическо-религиозном смысли мировая культура – это мировая порука лжи.
Не могу сказать что высшие силы не добры к нам, поскольку природа не имеет нравственных категорий.
Вселенная живет по своим законам, оценки ей дает человек.
А действия на небесах совершается независимо от наших оценок и не корректируются нашими просьбами - все идет своим чередом.
И ничто в природе не возвращается назад ни один процесс никогда.
Читал я Сервантеса и улавливал, бьющий в ночь источник света из-под алжирских решеток.
Чувствовал, как ему там твердо и холодно, рубашка рванная, перо скрипит по шершавому пергаменту.
Видел, как он склоняет остроносое лицо свое над желтыми листами, клюет гусиным пером глиняное дно чернильницы... и откуда рождается Дульсинея.
Дульсинея из чернильной капли выходит как Афродитой из морской пены!
Потрясало насколько неблагодарно человечество (не в исторических пластах, но в каждодневном быте), потребляет конечный результат гениальной судьбы !
- Греется от жара стихов, романов и музЫки, не заботясь о том, как мёрз художник, рождая эти строки, звуки и краски, чтоб услаждать ими мир.
Но, сам Художник отзывчив к мировой боли, он подхватывает ее, несет в свое творчество, осмысляя и ища правдивое слово. А люди не только развлечений ищут в искусстве но и утешения.
И когда обыватель говорит: да! - художнику - нужны страданья!
Пожелаем ему их и создадим!
Мне кажется, что в этот момент сам обыватель лоснится, как горьковские трактирные мещане и зализанные на прямой пробор половые, с услужливым полотенцем наперевес.
Это самый депрессивный для меня рисунок бытия:
Трактиры, нечесаные, распущенные женщины, мужики с чесночной отрыжкой из гнилых ртов.
Все это цвелое и липкое - никогда не полюбит Дон Кихота и его свет.
Нет … - Не правда - что боль нужна Творцу как топливо!
Универсальный гений Леонардо доказал это!
Он тешил умы человечества –( в столетиях обгоняя его развитие) - обеспеченный, нарядный с золотой зубочисткой во рту!
И этот редкий, но изумительный пример благополучия гения, опровергает страдание, как благо для духа!
А низкие страсти, коим и я подвержен, нередко рождают взлеты чувств к высотам, где искрит чистота, белизна упавшего на вершины гор снега,
и нешто не топчет его, разве только розовые ступни босоногих ангелов.
В процессе этих размышлений Марина у меня, каким-то невероятно благородным светом, слилась с Донкихотом в этих стишах.
Донкихотовое туманное
...Будет скоро тот мир погублен,
Погляди на него тайком,
Пока тополь еще не срублен
И не продан еще наш дом.
… Этот мир невозвратно-чудный
Ты застанешь еще, спеши!
В переулок сходи Трехпрудный,
В эту душу моей души.
МЦ.
*
С деревьев возле старого фасада листвой осенней схлынула волна, натянута дождинная струна, дождь-дребезжит над городом. За МКАДом размыта слякоть,
ветра брякотня. На сквозняке в Трёхпрудном переулке, под ветошью осеннего тряпья качаются, сутулясь, тополя. Дрожат в отрепьях осени проулки. Иду
в туман, судьбу не торопя, к Трёхпрудному, где жили вы, Марина, чудесная и славная Марина, пишу – великолепная Марина, в Трёхпрудном осень – живы тополя.
А вдалеке, в туманно-сизой мгле, в размытом и разветренном стекле, из дальнего… предальнего… в полете мелькнул идальго – рыцарь на коне, исчезла тень – в пыли на повороте. С известной ксилографии в окне, оживший оттиск медью на офорте.
Вы помните, Марина?... Как по мне, чудесен конь – его хромая кляча, и дух идей, царящих в вышине. Люблю его, а можно ли иначе? Все те, кто после… все-таки не те! Стать им – невыполнимая задача. А в будущем? – Не верится, тем паче…
Что будущее? – Вилы по воде.
Осенней рябью пишется картина на трех скрижалях. Первая скрижаль: он только Дульсинею обожал. Я обожаю только Вас, Марина. И этого довольно. В мире сна гуляет ветер, шаткий с бодуна, он дышит в ночь осенним перегаром от дождевого терпкого вина... Колышется туманная ситара* и в небесах настроилась луна на осень – семиструнная гитара. Как высоки, Марина, тополя – надежная опора небосводу. В них воробьи и стая воронья – не испугав пернатого народу, поблескивает лунный тазик медный, похож на шлем парадный и победный.
Поклон, идальго, вам, земной поклон. Нелегок путь в долину Эльдорадо, ну вот Трёхпрудный, далее не надо… Он литгерой, Марина, или клон? Мечта, безумство, вымысел, мираж? А дорог мне, Вы знаете, Марина, в нем есть величье – вечность исполина и, вместе с тем, игрушечный муляж. Там, в высоте, в индиговом тумане – от нас далече, в миллионах лье – нанизанные звезды на копье… Что, если небо станет полем брани, а солнце – каплей крови на белье?… Ход жизни, путь судьбы, мир чувства, что-то... запомнить, оценить, понять – о чем? – О смысле благородного полета, не осмеяв стараний донкихота с его зелёнобронзовым конем.
Что нас роднит, держа на волоске, которому не страшен время-прочерк? Марина, вашей вязи милый росчерк на черном сланце, аспидной доске. Я подвигов для вас не совершал, но полюбил в ночи листать страницы – я вашим горьким воздухом дышал, чтоб через годы вспомнив изумиться:
Он там, где Вы! – в далекой сизой мгле, он жив! - в железных латах смелый рыцарь,
отважно добрый, вольный, славный рыцарь, последний светлый рыцарь на земле.
_______ Прим. Санто______
Дребезгун, брякотня - дождь, ветер - словарь Даля.
...Славный дом у Марины в Трехпрудном был, семья, тепло.
И вот она одна с ребенком, на пособии, где-то в деревне чешской Макропулусы...
А наши критики... этот лоснящийся Любимцев с телевизора: - чего ей там плохо было? Там нормально!
- Нормально?!
У тебя бы забрать дом, экспроприировать вещи... и в Макропулусы!
Быстро стало б понятно почему плохо.
Свое всякий сходу понимает! – А чужое... –
Это жирная наглость взрывает - своей лобовой оценкой - не по-христиански, не по-человечески.
Думал в стише о Марине: сказать «ты хорошая, благородная» – это не стих!
Но связать несвязуемое - ее образ и Дон Кихота, поместить эту связку в Трёхпрудный… осветить через Дон Кихота ее высоту и благородство значит создать произведение.
думал в этот момент, как зорко она прозревала время и как незряча была в бытовом.
Сергей Эфрон шпионил (по-нашему разведчик завербован был), скрылся в Россию, после террористической операции с генералом.
Но она не знала.
Ее вызвали в органы и даже там – поняли, что она не ведает, аки агнец – не при делах.
Она им стихи читала (это так же нелепо, как донкихотовская страсть улучшить мир! Где читала? Кому? Зачем?!!!)
Ей изложили доказательные факты о причастности мужа к террору.
Она ответила:
– «Его доверие могло быть обмануто. Но мое к нему – никогда.»
Марина столь благородна, что не все это оценить неспособны.
Толпа любит уличить великих! Найти у них низменное.
Зачем?
Чтобы утешить свое ничтожество: вот как они поступали – они такие же, как мы!
НЕТ!!!
Могу доказать, что гении лучше, выше, духовней.
Не буду отрицать их проступки, пороки, полировать грехи.
– Нет! Но скажу, что модель уравниловки притягивает к себе именно то, что ему обывателю, угодно!
По низким планкам равняться! А суть в другом.
Да, они могли пасть, как мы! – Но подняться, как они – мы не можем!
Вот в чем разница!
Да, Пушкин имел интрижки, волочился за дамами как многие смертные!
Но он погиб за честь! За женщину, за жену!
На такое способны те, кто себя равняют? – «и он как мы!»
С одной стороны – да, он как мы. А с другой?! – недостижим.
Не говоря о том, до каких высот он мысль свою простер и духом поднялся!
И у Марины было многое, что дает повод равнять ее с общими понятиями о благородстве но… все-таки, она до конца с мужем, до самого его расстрела, до смерти.
С юности до смерти - вот главное – остальное жизнь.
И эта ее верность и есть истинное и высшее проявление жизни!
Знала, что погибнет в России и поехала за ним, так и написала: «там смерть, вот и пойду за ним, как собака.»
Именно этот мотив благородства, самопожертвования и адского труда – отличает гения от толпы - возвышает его над.
В этом ее поступке нет ни корысти, ни расчета, ничего – кроме жертвы и верности.
Разделила судьбу до конца – ценой своей петли .
Этот дух высоты и бесполезности донкихотовой я хотел вдохнуть в нежный стиш свой.
Не на сантименте, который всегда неловок и стыдноват, а через образ – лунный шлем победный!
В стихах – трудно говорить о хорошем, разоблачать и бичевать проще.
Стиш подчинен идее – образу: тополя – «надежная опора небосводу» – это и высоту передает, и надежность.
Туман индиговый-синий - это и образ неба, и цветовое значение, - гениальность означает индиго – синий - самый магический, трансцендентальный цвет в палитре.
Трёхпрудный как Троица – святость: Трёх... Триединство – пусть не читается слёту, но ... ощущается в звуке, в ритме, в струне чувства.
Стихи звучат на слух, в голос хорошо читать – это важно для поэзии.
Стихи должны звучать! Это звуковое искусство – фонетический звукоряд – зву-чать.
Все, что плохо звучит – плохо написано.
Почему свободно могу говорить о своем стише? Потому что он не обо мне, он прозвучал через меня, но не я в нем первичен.
Не себя оцениваю, а тему и другого героя, который не я, но которого люблю больше себя.
Сан-Торас 17.07.2013 17:44