Спала душа как в мёртвом мраке ночь.
Я знал, но не винил свой круг земной.
Как вдруг, как солнце тьму сгоняя прочь,
С востока поднимаясь надо мной,
Ты свет внесла волос своих волной.
Мне потрясенье то забыть невмочь.
С тех пор – в плену. Ни ночью и ни днём
Мне не сбежать, о Мой Прелестный Ад.
В снах, наяву – везде с тобой вдвоём.
И знаю, коль умру, сквозь звон утрат
Чей усмехнётся мне последний взгляд,
Чей лик пред адом озарит огнём.
Robert Nichols
To
Asleep within the deadest hour of night
And turning with the earth, I was aware
How suddenly the eastern curve was bright,
As when the sun arises from his lair.
But not the sun arose: It was thy hair
Shaken up heaven in tossing leagues of light.
Since then I know that neither night nor day
May I escape thee, O my heavenly hell!
Awake, in dreams, thou springest to waylay;
And should I dare to die, I know full well
Whose voice would mock me in the mourning bell,
Whose face would greet me in hell's fiery way.