Альберта я никогда не видела. Он погиб осенью 83-го. Его тело нашли в старокрымском лесу. Диагностировали смерть от сердечного приступа, и дело открывать не стали. Меня всегда поражало, что все, от кого я слышала его имя, говорили о нем так, словно это произошло только вчера. Ни боль утраты, ни восторженная любовь к нему не стали слабее, хотя с момента его загадочной смерти прошло почти двадцать лет. Я думаю, что книга о Коктебеле была бы неполной, если бы в ней не было рассказано и про Альберта.
Он приехал в Коктебель из Нальчика. Работал инструктором по туризму, жил там же, где работал, - на турбазе «Приморье». Как вспоминал Жора Мельник, начальство не любило Альберта и все время искало, к чему бы придраться. Но поскольку, хотя и был большим оригиналом, дело свое Альберт знал, то придирались главным образом к тому, что основной формой его одежды в период летнего сезона были плавки. Ему делали выговоры, запрещали расхаживать по турбазе в полуобнаженном виде, грозили увольнением – все оставалось по-прежнему. Угрозы оставались угрозами, Альберт оставался самим собой.
Природа наградила его всем: яркой внешностью, острым умом, самобытностью Он был многосторонне одарен: писал стихи, рисовал, резал скульптуру, но все это как бы между прочим. Любимым его занятием в свободное от работы время было часами висеть на веревке в Карадаге в поисках драгоценных жил. Камни он потом обрабатывал и сбывал ювелирам. Этому он отдавался действительно со страстью, в камнях знал толк, чувствовал их, и оттого изделия, к которым он приложил руку, всегда выгодно отличались от других. У него была уникальная коллекция карадагских минералов, в обмен на которую ему предлагали «Волгу», что не только по тем временам составляло немалые деньги.
Альберт безумно нравился женщинам, и сам любил их и, видимо, умел делать счастливыми, однако никогда ничего не выставлял напоказ, о себе никогда ничего не рассказывал, и жизнь его сердца была закрыта от всех. Никто не знал его до конца, до глубины. Но сила его личности ослепляла, притягивала людей, и если кто-то попадал в орбиту его жизни, то это уже было навсегда. После его смерти одна девушка из Киева, влюбленная в него, приезжавшая в Коктебель каждое лето и бегавшая за ним, как собачонка, неделю пролежала, рыдая, на его могиле. Именно ей Людмила Денисовна и отдала после смерти Альберта все, что у нее осталось, – его стихи, рисунки, фотографии.
Людмила Денисовна и Альберт дружили. Это была пылкая дружба, скорее походившая на молчаливую страсть мужчины и женщины, которые в силу обстоятельств не могут, а быть может, и не хотят переступить черту.
Лишь однажды, рассказывала мне Денисовна, Альберт не сдержался. В тот день он, как обычно, зашел к ней в библиотеку, а незадолго до его прихода она, тогда еще молодая, веселая, шальная, обаятельная Лю (он так звал ее – «Лю»), целовалась с кем-то из своих многочисленных поклонников в подсобке. Альберт вошел, ноздри его дрогнули: «Ох, как здесь любовью пахнет!» - сказал он и подошел к ней. Пристально взглянул в глаза, потом легко коснулся губами лба, шеи, груди, опустился на колени, прильнул к животу, коленям. Молча, быстро. И так же стремительно ушел. А она – она осталась стоять, пораженная и онемевшая. Никогда ни с одним мужчиной не испытывала она ничего похожего ни до, ни после.
Может, поэтому ревность познать ей выпало именно через Альберта. Как-то раз он пришел не один, а вместе с молодой девушкой. Оба веселые, возбужденные, они только что вернулись с дальней прогулки по горам. У Лю закружилась голова, перехватило дыхание, всю ее сжало от боли, и она, хлопнув дверью, выбежала вон. Это была ревность. Единственный раз в жизни испытала она это чувство. Не с мужем, не с любовником, а с мужчиной, с которым ни разу не была близка.
Она часто вспоминала, как незадолго до гибели Альберта они вместе отмечали ее день рождения. Был октябрьский, теплый, как будто летний, день. Они с подружкой сидели и болтали в библиотеке, вдруг под окном раздался его голос: «Лю! Ты у себя? Я сейчас приду».
Вошел, как всегда в плавках, через плечо – одеяло на манер древнеримской тоги. «Красивый, как породистый конь!» - наверное, так же восхищенно-нежно, как и двадцать лет назад, улыбнулась Денисовна. В руках – охапка роз, фрукты и черная деревянная бутылка французского вина. Они долго сидели, разговаривали, он читал стихи. Именно в тот вечер он и сказал: «Боже, как я устал!» И несколько раз повторил эти слова.
А через несколько дней в Коктебеле появился человек в черном кожаном пальто. Он ходил по поселку, расспрашивал об Альберте, говорил с его женой. Заглянул и в библиотеку. Но с Людмилой Денисовной разговор получился коротким. Однако, почуяв беду, она тогда пыталась предупредить Альберта: «Будь осторожен!» Но он не умел быть осторожным. Он всю жизнь рисковал, жил так, будто ходил по краю пропасти. Чувство свободы было его сутью. Когда я попросила Жору Мельника рассказать мне про Альберта, он задумался, а потом произнес только одну фразу: «Он жил как хотел». Про таких говорят, что они живут на границе двух миров – того и этого. И бывает достаточно одного неверного шага, чтобы соскользнуть с этой непрочной черты.
Так и вышло. Вскоре Альберта арестовали в Симферополе в аэропорту, конфисковали кейс с камнями, которые он собирался отправить то ли в Питер, то ли в Москву, взяли подписку о невыезде. На обратном пути ему стало плохо с сердцем, он едва не разбился на машине, не справившись с управлением. А еще через несколько дней один приятель (поговаривали, что он негласно состоит на службе в известных органах) пригласил его на охоту в Старый Крым. Больше Альберта живым никто не видел. Как раз в те дни по стране прокатилась волна арестов ювелиров. Видимо, краем этой волны накрыло и его.
Этим холодным летом, когда Денисовна боролась со смертью, в это роковое лето 2003 года, после которого должны были исчезнуть звезды с ее небосклона, как ей когда-то предсказал покойный уже Рюрик Баранов, в это ее последнее лето я все время думала об Альберте. И наконец, уже в августе, решила найти его могилу. Главным образом потому, что ни у кого не сохранилось ни одной его фотографии. А мне нестерпимо захотелось увидеть его лицо, узнать, каким его помнят те, кто был близок с ним при жизни.
Я люблю кладбищенскую тишину, однако коктебельское кладбище – не самое веселое место. Разбросанное по склону горы, оно навевает жутковатое чувство. Помню, когда мы с Олегом и Ирой возвращались ночью с Карадага и проходили мимо, я почувствовала какой-то необъяснимый ужас, поднимающийся с самого дна души. Ира тогда сказала: «Здесь лежит много неотпетых людей, в те времена не отпевали, поэтому здесь так неспокойно».
Может, из-за этого страха я и отправилась на кладбище в самую жару. Дом Стаса был по дороге, и я завернула туда. Двор оказался абсолютно пуст, однако Сим был дома, с книжкой, в своем чуланчике. Мне показалось, что он обрадовался моему приходу, мы уселись под старой сливой, обменялись новостями, и я попросила его пойти со мной. И тут его понесло.
Я никогда не слышала, чтобы он столько говорил. Сначала он жаловался на своего восьмидесятилетнего отца, который год назад схоронил очередную жену и сейчас вдруг надумал жениться снова на молоденькой продавщице из соседнего универмага. Затем без всякого перехода набросился на меня. Он говорил, что я смешиваю жизнь и литературу и не разбираюсь в мелочах, что вместо того, чтобы метаться между «Алыми парусами», кладбищем и храмом, мне надо заняться собой. Спросил, каким шампунем я пользуюсь, прочитал целую лекцию о косметике, обозвал меня некрофилкой, предложил сначала кофе, потом чаю, потом выпить. Потом неожиданно согласился: «А может, и пойду».
Но тут вернулись Стас и его постояльцы, голодные и веселые. Их побило градом в Старом Крыму. В засыхающем Коктебеле рассказы о ливне воспринимались как псевдонаучная фантастика. Сим отправился разогревать обед, а я, чувствуя себя полной идиоткой (после общения с Симом у меня всегда этим летом возникало такое чувство), все-таки пошла на кладбище. И я не пожалела потом об этом.
Кладбище было запущенным, на многих могилах уже стерлись надписи, кресты покосились, некоторые совсем упали. Когда я увидела это царство запустения, то решила, что мне никогда не найти здесь могилы человека, похороненного двадцать лет назад и не имевшего в Коктебеле ни одного родственника. Узкие тропки заросли колючим кустарником и сорной травой, и я с трудом пробиралась, идя по наитию, куда ноги вели. И они-таки привели меня к Альберту! Вячеслав Федорович Ложко, когда я в этот же день, случайно встретив их с Прониным и Жорой Мельником, рассказала о своем походе, изумился: «Нашла?!» Да! Я нашла могилу Альберта. Значит, все было правильно.
Увидев фотографию, я сначала не поверила, что это – он. Но даты на гробовой доске совпадали, да и имя было слишком редким. Да, это был он. Вольский Альберт Леонидович, 1930-1983.
Я никогда не встречала мужчин с такой внешностью. Красивое уже забытой, ставшей редкостью мужской красотой лицо. Здоровое, даже немного холеное. Открытый лоб, темные волосы, зачесанные назад, брови вразлет. Высокие скулы, изящная ниточка усов, подбородок круглый, с ямочкой. Гордо посаженная голова, косоворотка, темный пиджак. Ниже на каменной плите написано:
«Нет темноты страшней могилы
И нет светлей вершины – совести».
Когда я думаю об Альберте, максималистское утверждение о том, что в жизни нет ничего стоящего, кроме любви, не кажется мне преувеличением. Перед Любовью отступает Время и даже сама Смерть закрывает лицо и признает свое поражение. Альберт жил, пробуждая и даря любовь. От него не осталось ничего, кроме восхищенной памяти тех людей, с кем рядом он жил. И эта память задела и меня своим нежным упругим крылом.
Кто-то сказал: есть земля живых и земля мертвых, и мост между ними – Любовь, единственный смысл, единственное спасение. Может, когда-нибудь, через много лет, когда уже не будет в живых никого из моих героев, какая-нибудь девочка, прочитав эту книжку, захочет приехать в далекий приморский городок, чтобы найти то место, где обретешь и ты свой последний приют, моя любовь. И увидев твое лицо, так же, как я сейчас, скажет: «Жаль, что мы разминулись во времени! И я бы могла любить тебя».
Мы любим сквозь время, вопреки смерти, наперекор обстоятельствам, бросая вызов судьбе. И, освобождаясь от груза неутоленных желаний и обретая крылья, становимся людьми в конце концов.