Невозможность забыть,
Непосильная заповедь помнить, –
Прорастают во мне – как в казнённом – смертельный тростник,
Лабиринтом судьбы
Ты ушёл из распахнутых комнат,
И уходом своим не в гранит, а в священную почву проник.
Оставляя на веру,
Как шляпу в нелепой картонке,
Выживать, продираться, зубами удерживать связь, –
Молодую жену,
Поступившего в школу ребенка, –
На людскую беду, как на крайнюю помощь, косясь.
Как посмотрит на них,
Поднимая заправленный Юнкерс,
Мелкозубый ефрейтор с железным нагрудным крестом?
Единицы спасутся
В предгорья алтайского бункер,
Если выживут, скажут, что с ними случилось потом.
Как толкли лебеду,
Добавляя скупые очистки,
Застывали у рупоров, слушая голос Кремля,
Голодали и мёрзли,
И привкус пайковой горчинки
Их прижизненно связывал с завтрашним домом «земля».
Нет, не мёртвая – твёрдая,
Злаки рождает и ветры,
Непосильным, но сдюженным злым заклинанием: «жить»,
Кособоким проселком
Считает свои километры,
От столба до столба, от тебя до последней межи.
Единение тел,
Угодивших в ту мерзлую землю,
Биополе надорванных, но не смирившихся душ,
Продолжает лететь,
Я его, словно воздух, приемлю,
Вместе с ним в темноте
В искупительный сумрак сойду.
Да, сойдёмся в слоях
Костным фосфором сдобренной, почвы,
И ефрейтор, и ты, утопивший пощаду в костре,
Лишь весна соловья –
Адресат недоставленной почты –
Возвратит треугольник и молча положит под крест.