господа присяжные серии накрахмаленный
воротничок; в одном моем движении - слуг дцать
преклоняю колени, пряча взгляд в хрусталика толчок
преклоняю на пол - Вам клацать и рычать.
просто ты еще не привык к такому,
так кажется с самого начала и до конца,
что нормально сдирать любви истому
с плеча предшествующего тебе юнца.
что у подъездов и у барных стоек
ты должен высматривать определенный профиль,
что какой боец б ты не был, как не был б боек
будешь нахваливать полусырой картофель.
господа присяжные серии стервятники с детищ
глазами; из всех самых страшных повадок
я определяю три и оплакиваю кровавыми слезами:
повадку палача, слуги, повадку "кнут и пряник".
вся фишка в осознании куда нажать для боли,
места ведь эти обступаешь стороной,
но несмотря на поглощение доброт и силы воли
обступаешь и задеваешь - само собой.
вся фишка в трели лезвия топора тонкой - тонкой,
последнее вот просишь перед казнью рукой из меди:
" любовь моя, ты была затягивающей воронкой,
прости, что не тонул, что с казнью упрямо медлил!.."
господа присяжные с разинутом лоском лицевой
хищи; я зализывал раны везде и всюду
в деле обвинен за правду - я крал души пищу,
я крал и после себя с размахом бил посуду.
у нее был туго стянут хвост и серьги, кстати,
ходили ходуном, раскачивая периметры зданий
я точно знал тогда - я полностью в ее власти,
я переходил на душистость ее шеи, веяний, влияний.
переходил дорогу в неположенных местах, когда вдруг
из виду пропадал ее резкий силуэт со скобки моста.
когда она вдруг вскрикивала - "и ты здесь, Брут!"
когда начал жить от листа с ее приказами и до листа.
господа присяжные, в дело вынесите лучше уж одно
но веское; одного лишь взгляда ее тягучее олово
и я б ни секунды не теряя, под шелест вереска
нес бы ей ваши безразличные, пустые головы.