Надо мной появилось облачко, крошечное, размером с чью-нибудь сорванную ветром панамку. Облачко чудесно зависло и стало медленно прирастать батистом, украшенном затейливыми кружевами, будто ловкая белошвейка шила свадебное платье, а детали возникали сами по себе из глубины небесной, недоступной взору. Белошвейка укладывала батист в замысловатые воланы, и платье обретало образ модерн мифического века, будто сонмы мотыльков усиками удерживали друг друга в спиралевых орнаментах танца. Я стала было своему спутнику рассказывать, что вижу перед собою, и тут же «платье» оторвалось от взгляда, будто кто-то надкусил державшую его нитку, проворно полетело в сторону Тихой бухты. В равновесии неба и моря отчетливо прорисовывался на горизонте прозрачный парус, очевидно, надеясь поймать лучи заката, чтобы заалеть как завещано почётным романтиком Карадагского побережья.
Сквозь меня пролетел отрезвляющий ветер, тело скинул в ленивую волну, где нежились блики лоскутной зари, изгоняющей с пляжа ненасытных ловцов морского загара. Я старалась почти не двигаться, море управляло мной по своему мечтательному плану, и я вскоре явственно ощутила, что меня уносит из бухты в сторону посветлевшего Хамелеона. Глазом смерила расстояние и не то, что испугалась, но мгновенно осознала, что море вытолкнет меня на кварцевый песок Тихой бухты уже за полночь или же гораздо позже растворит до состояния медузы. Мне стало жаль моих соискателей морского загара, которым было бы тяжко искать меня на ночь глядя, и я рванула к волнорезу, соразмеряя задержку дыхания в пересчете на короткие вдохи. Пару раз носом глотнула морскую воду, сказался ослабший навык плаванья в волнах. Потянув за канат, привязанный к волнорезу, с трудом зацепилась за скошенный подбородок бетонной плиты, обросшей осклизлой зеленью, ноги не знали как удержаться, и только тренированные лыжными палками руки твёрдо чуяли как двигаться вверх по канату. Не так-то просто было вытолкнуть себя на плоскость, разрывавшую таинственную связь с властными ласками летнего моря. Некоторое время хмельное плаванье еще покачивало мою душу, но мысленно я уже посмеивалась над собой и своим затаившимся в пятках испугом. Море не терпит страха.
Мой спутник не высказал беспокойства, он был уверен, что ничего со мной не случится. Помрачневший закат прислонился спиной к Карадагу и перекрасил голубой Хамелеон в чернильную полоску. Вскоре нас поглотила праздная толпа на набережной Коктебеля, где запахи грубой жратвы, вздохи попсовой сентиментальщины и пятна бесцеремонной наживы вытеснили вечерний мираж морской благодати. Мы постарались не поддаться искушениям и не застряли в недрах курортного китча, а пошли искать, где были бы видны настоящие звезды, столь щедрые светом в альпийской зоне южного Крыма. Звёздам нет конкурентов, если Вы просите у них откровений о своей жизни, судьбе, приключениях и испытаниях на вольных дорогах счастья. Чванливые предсказатели и предсказательницы коктебельской набережной остались бы без работы, если бы в час познанья Высшей Воли люди обращались прямо к вещуньям Вселенной. Море и звёзды – в родстве у Вечности, всё-то о нас знают. Но нет управы на плутовские интриги сменяющих друг друга поколений игроков в черноморских тенетах…