Нарушитель спокойствия правит бал,
разбирает по косточкам тронный зал,
что совсем не зал – и отнюдь не тронный;
от скелетов и пыли в его шкафах
так смердит, что впору надеть скафандр –
или бомбой рвануть нейтронной.
Подорвать всё к чёрту, на грудь принять,
вспомнить, как рассекала ночную гладь
рио-рита, звонкая баркарола;
а теперь он стоит и сжимает лом,
порываясь – не катаньем, так мытьём –
из мертвецкой – путём коротким.
На ветру стоит, и сам чёрт не брат;
не колеблются прутья семи оград,
позолота кустарная молчалива.
- Эй, как слышно, истерика, я скандал –
на непрочность проверка застывших скал,
разбудившая рой пчелиный.
Разбудила на час – и встряхнула пыль;
прокатилось эхо на десять миль –
и опять улеглось вековым покоем.
Кабинет анатомии видит сон.
Нарушитель уходит, сметая сор,
провожаемый взглядами исподлобья.
Две минуты – и схлынет в дверной проём;
долго память будет звенеть о нём
под военный вальсок обиды;
пара свергнутых тронов, пейзаж в окне,
чуть заметная вмятина на стене –
да железный кулак отбитый.