ЭПИГРАФ
И дики тех ущелий племена,
Их бог – свобода, их закон – война,
Они растут среди разбоев тайных,
Жестоких дел и дел необычайных;
Там в колыбели песни матерей
Пугают русским именем детей;
Там поразит врага не преступленье;
Верна там дружба, но вернее мщенье;
Там за добро – добро, и кровь – за кровь,
И ненависть безмерна, как любовь.
Ю. ЛЕРМОНТОВ.
«Измаил-Бей»
ШАМИЛЬ БАСАЕВ
(Незаконченная поэма)
Заметив новый пост ГАИ,
«Камазы» пыльные свои
Остановил вожак угрюмый;
К дежурному посланца шлёт,
Сказав: «Не больше прежней суммы»;
И возвращенья молча ждёт.
Плохую весть принёс посланец:
«Провал, Шамиль. Загнул поганец.
Придётся следовать за ним».
Шамиль едва в ответ кивает:
«Добро. Пусть на себя пеняет.
В Буденновске поговорим».
Приехали. Спешит проверку
Скорее провести наряд:
«Что там за тентом? Настежь дверку!»
И тент распахнут. Автомат
В упор неосторожных косит.
Чеченцы прыгают во двор.
Израненный пощады просит.
В него стреляют. Меркнет взор.
Всё чаще выстрелы. Надменно
«Аллах акбар!» гремит волной;
Со всех проулков толпы пленных
Сгоняют к думе городской.
В колонны строят и равняют;
Крик женщин, автоматов звяк.
Трёхцветный русский флаг срывают
И вешают чеченский флаг.
Высок, в плечах сажень косая,
В кольце друзей идёт Басаев.
Он ранен в ногу, бледен, строг;
Густою кровью бинт промок.
В чужие вглядываясь лица,
Слегка кивает головой,
Потом своим: «Вон там больница.
Туда всех пленных. Укрепиться.
И если бой, пусть будет бой».
Шамилю в тесноте такой
Бывать еще не приходилось.
В истерике старуха билась;
Вдоль стен больницы вразнобой
Шептались, плакали, стонали;
Вповалку на полу лежали
Мужчины, женщины; детей
Пристроили на раскладушках;
Еду, таблетки, воду в кружках
В наивной простоте своей
Врачи, медсёстры разносили
(От плена их освободили,
Но те, пока потребность есть,
Решили оставаться здесь).
Горели две свечи мерцая.
Шамиль меж рук и ног ступая,
Заметил женщину в пальто.
Она, ребёнка прикрывая,
Шептала: «Господи, за что?»
Он перед ней остановился,
Сказал: «Прости, прости нас, мать.
Но чем народ мой провинился,
Чтоб как собак нас убивать?
Чем для российского престола
Чеченец мог не угодить,
Чтоб города его и сёла
В руины, в пепел превратить?
Скажи мне, женщина...»
Вдруг выстрел
Снаружи прогремел, второй.
Шамиль, хромая, шаг убыстрил,
Стал у окошка за стеной.
Синело небо облаками,
Едва рассвет бледнел вдали.
Спецназовцы тремя рядами
На приступ перебежкой шли.
В своих Шамиль не сомневался:
Как надо, каждый начеку.
Вот выстрел снайперский раздался.
Бежавший рухнул. Смерть врагу.
Второго очередью меткой
Он сам сразил. Пальба в ответ.
По этажам, как птицы в клетке,
Метались пули. Сколько бед
Они обрушили на пленных!
Не в силах снайперов сразить,
Они беспомощно-смиренных
Не уставали находить.
Но в общем стоне, крике, плаче
Раздался голос, злобен, крут:
«Машите в окна! а иначе
Вас всех свои же перебьют!..»
И в окнах простыни, косынки,
Заколыхались, словно снег...
Нет для спецназовца заминки;
Не прерывая свой набег,
Отряд уже у стен больницы.
«Вот гады! За живым щитом.
Но им и чёртом не прикрыться.
И с чёртом вместе разнесём...» –
Гранатомётчик со сноровкой
В окошко мечет смерть и гром,
Но сам от снайперской винтовки
На землю падает ничком.
Солдат уходит за солдатом,
Им никогда с земли не встать,
И по цепям, огнём прижатым,
Звучит команда отступать.
И это, кажется, впервые,
Когда прославденный спецназ,
Порядки бросив боевые,
Отходит в неурочный час...
В который раз Шамиль Басаев
Прихода журналистов ждёт,
В окно украдкой взгляд бросает;
А рана ноет, кровь идёт.
Всё чаще главный врач больницы
Согласья требует его
На операцию ложиться.
Пока не время... Ничего...
Теперь всего важнее с прессой
Скорее встречу провести,
Рассеять чёрной лжи завесу,
Расставить точки все над «и».
И там, в Кремле, об этом знают,
И это, ясно, их приказ,
Что встречу с прессой в пятый раз
Вожди спецназовцев срывают.
Шамиль спешит приказ отдать:
Частично пленных расстрелять,
И символично – ровно пять...
Такой тревожной тишины
Еще в больнице не бывало.
Все слушают, напряжены;
Басаев говорит устало,
Но мысли сжаты и ясны:
«Меня назвали террористом.
Но разве это не террор,
Когда кремлёвские фашисты
Глумятся над сынами гор?
В руинах Грозный и Самашки,
Убийство женщин и детей –
Во всём кровавые замашки
Имперских ельцинских властей.
Кто их накажет? Кто осудит?
Позором вечным заклеймя?
Но если мир судить их будет,
Сам рядом с ними встану я...
1-й журналист
Вопрос: цель вашего налёта?
Басаев
Чтоб положить конец войне,
Силком навязанной Чечне.
Не поле брани, а работа
За доверительным столом;
Смотреть открыто, а не косо;
Не грубой силой, а умом
Решать возникшие вопросы –
Вот цель...
2-й журналист
Но вы-то, между тем,
Решаете проблему силой?
Басаев
Решаем силой? Не совсем.
Решаем собственной могилой,
Могилой сотен россиян.
В нас всех сидит один изъян:
Не видим мы чужого горя,
И лишь беда в своём подворье
Других нас учит понимать.
Жестокость нашего налёта,
Быть может, подтолкнёт кого-то
«Долой войну!» властям сказать.
3-й журналист
Но как же вам через границу,
Басаев, удалось пройти?
Везде заставы на пути,
Повсюду столько войск, что мнится,
И зверю ног не унести,
Не то что вражьему отряду...
Басаев
Как Терек обойдёт преграду,
Так и чеченец обойдёт.
К тому ж и усложнять не надо:
Кто нынче взяток не берёт?
4-й журналист
Но почему Буденновск выбран?
Уж вам бы да по вашим играм,
Да чтоб волной поднять молву...
Басаев
Всё верно: шли мы на Москву.
Хотелось увидать, как лица,
Кому и чин и разум дан,
Свою бы рушили столицу,
Своих крушили горожан.
Но велика Аллаха милость,
И всё случилось, как случилось...
Но вот последний журналист
Покинул здание больницы,
И снова поднимают свист
Невидимые пули-птицы.
Стоявший у стены больной
Качнулся, вскрикнул и спиной
Сползает на пол. Вот другой
За грудь растерянно схватился,
Упал, в конвульсиях забился.
«Заложников – в соседний зал!» –
Басаев проходя сказал.
И этот приступ хладнокровно
Отбил басаевский отряд.
Косой подкошенные словно,
Вокруг спецназовцы лежат.
Но и вожак черкесов строгий
Почти без чувства, бледен, вял;
Сочится рана; слишком много
Басаев крови потерял.
Главврач велит нести носилки:
«На операцию! Скорей!» –
И жест вождя бредово-пылкий
Смиряет он рукой своей.
Шамиль очнулся, хмурит брови:
«Э, расписался, как юнец...»
Но вот и нужной группы крови
Нашелся донар наконец.
На двух столах, сведённых вместе,
Они лежат в вершке всего
Вершитель гордой горской мести
И жертва русская его.
Лежат, переиграть не в силе
Судьбу извечную врагов,
Наследник хитрого Шамиля
И правнук терских казаков.
Басаев слышит топот сердца
И в забытьё впадает вновь,
Но в вены воина-чеченца
Казацкая струилась кровь.
Как Терек в берега, вливалась:
Мгновенье? Вечность? Полчаса? –
И сквозь смертельную усталость
Басаев вновь открыл глаза.
Они опять лежали рядом,
В пределах шага одного.
Уже не столь враждебным взглядом
Смотрел заложник на него.
Он слышал, как в минуты бреда
Шептал, почти хрипел Шамиль:
«Победа... Нам нужна победа...
Иначе дым свобода... пыль...
Пусть опозорим, обесславим
Свой род, себя, свою семью...
Но мы заставим их... заставим
Признать свободную Чечню...
Пусть мы жульё... бандиты... воры
Нам... нам за это отвечать...
Но мирные переговоры
Москву заставим мы начать...
Нас мало... нас, чеченцев, горстка...
Российская ж несметна рать...
Но такова уж участь горца...
За честь и волю умирать...»*
16.01.96 г., день
* Некоторые события здесь вымышлены. Поэма не закончена. И война на Кавказе не закончена. Льётся кровь. До сих пор льётся. В Чечне власть подставная, промосковская. Снова свобода там призразна, как туман в горах. Никакого вывода мы, великая нация, не сделали...