1. Вечер
Оживёт в душе наречье - вологодский говорок,
моё детское запечье, пред челом печи шесток.
Над опечком три ступени на полати вознесут,
круторогие олени на простенке воду пьют.
Очеп к матице приплюснут, перехваченный кольцом,
в зыбке, сробленной искусно, спит дитя невинным сном.
Лишь ребенок шевельнётся - очеп с люлькою качнётся,
как живое существо, - убаюкает его.
Дедом срублен дом высокий и венцов его не счесть,
над речушкой волоокой журавлём глядит окрест.
Над столом в углу божница, за лампадкой образа.
А на избице светлицы всполохнёт детей гроза.
Полог там шатром огромным, как в стручке - детишек ряд.
По тесининам хоромным каблучки дождя дробят,
да не стукотно, а мягко, усыпляя деток сладко.
Кружит песенка дождя, грустью сердце бередя.
2. Утро
Поутру томится тесто, пухнет и вздыхает.
На почётном видном месте самовар сверкает,
и кровать стоит невестой - замуж выдать впору,
накидушки на подушках, убрана в подзоры.
Ох и басок край подзоров с трех сторон кровати,
кружевных ее подолов хватит на три платья.
По избе форсила в детстве в этаком убранстве,
мнила из себя принцессу в тридевятом царстве…
Где та глупая девчушка, вся из тряпочных затей,
в накидушке на макушке, словно свадебной фате?
И зачем картинки эти память цепкая хранит,
на забытом диалекте рассказать о них велит?
Светлой памятью о маме те картинки оживут:
строгим взглядом деда в раме Бог смотрел на тот уют...