[память не делает фотокопий…]
***
Память не делает фотокопий,
не размножает…
Одна фотография в профиль
дорожает и дорожает…
Между тем, на столе…
пасётся фас, -
команда, которая мне
тебя не отдаст.
Потому и ниточка стала
привязанной, как поводок,
и на ней путём обманным
выгуливаешь собачку бродячих строк,
возвратишься домой –
а ты говоришь: «фас»
с фотографии, что с собой
на тот свет никто унести не даст…
***
br
с тем перелётом к тебе где мне не будет места
возле поодаль даже припав к скамейке
снег отвернётся, безо всякого интереса
к двум очертаниям порознь цена которым копейка
встав во фрунт перед городом в чужом мундире
словно с плеча тумана весь посиневший
будет дрожать влажнея в разряжённом мире
элементарных частиц и галактических брешей
чтобы в рот глотку санками по гололёду
донестись как клятва трезвости по последней
выпиваешь в лужах спиной к небосводу
пряча стакан в рукаве переулка звезды соседней
по верхам и низам прошедший изнанкой шага
оставляя следы торчать однодневной щетиной
как салют смиренный ляжешь под саркофагом
мраморной колотой паутины
словно льда под ломиком… как непробудный дворник
в ранний час метёшь из-под сна сюжеты
темноту выстраивая в треугольник
где на рёбрах держится ворвань света
и в ладошке мелочь реки зажата…
и кулак раскроет бутон с перстами
и все буквы смоет река с плаката
и распишет лозунги вверх ногами…
***
Замотай молоточек
в этой сахарной вате.
Ты большей шумихи не слышишь,
чем в забвенья раскате.
Не приглушишь, не стишишь
буйств его радиоточек.
Ты преемник, приёмник,
дельфинария тонких
ультразвука сигналов,
этих суть сил дозорких
в допотоп океанов,
в предынфарктие хроник.
Перекрытие сил зрачных
плёнкой века, от века
в век из века смотрящих –
в одного человека.
Он – себя потерявший.
***
~снова вечер внеплановый смену окончивший до смятения
до смятения мусора до выметания душ подзаборных
крепко краска к холсту прижалась в вечернем объятье
и пытливые звёзды городят свой частокол
на голом запястье
ночи
твёрдость карандашей её до изысканности отточена
на шпилях кровавой туши молнии росчерк
словно подпись на камне сердечном иглой позвоночника
белым нервом как ниткой сшиваются лепестки
опавшего в прошлое сердцебиения
и снова тесное выражение памяти
взрывающее и рвущее на клочки
своё лицо отражённое в объективном зеркале
снова хохот и свист
вслед кукушке непрошенной памяти
что кукует на самой верхушке нервных волокон
где и клетки осыплются нервные словно листва по воде
поплывут в своё странствие с кровью смываясь с объятий
с расставаний вечерних и утренних и ночных
только звёзды пришитые накрепко самой суровой ниткой
к выступу ночи к скале к обрыву
не оторвутся как пуговицы когда рванётся одежда
тело рванётся на части себя распахнув
и вот так нараспашку стоя на самой высокой лестнице
в самый глубокий колодец глядя – посмертным взором…
~бьёт по пальцам
продавленной крышкой прозрачного пианино
пианисту луна
и ломаются ветви-фаланги
на оконном стекле хватаясь за скользкую раму
полировки натёртой блистательный дождь
раскрывает свой рот и глотает вечернюю гамму
огоньков
бьёт по пальцам
себя по губам
и змеёю шипит над окном занавеска
белой ночи
и белого моря…
~в справедливую раму заключена
спи в объёмном складном шезлонге
обхватив свою память
ручонками как у младенца
грудь посасывая изнутри
смесь молочную сердца
но откинувшись навзничь не сможешь взреветь
как обиженный или капризный ребёнок
увязая в капроне гамачном
и смерть
как сквозь пальцы посмотрит
сквозь сетку капрона
сквозь сосуды и клеток твоих эпителий…
на тебе золотая как осень корона
развалилась на части ночных акварелей
автогонок ночных по безжизненной трассе
твоя мысль разгоняется в общей их массе
но встают мертвецами дорожные знаки
знак вопроса сомнения всякие страхи…
обхватив свою память
как смесь молочную
в бутылочке грудь посасывая изнутри
спи в объёмном чёрном шезлонге…
***
детство
гномов за белоснежкой бегство
дай мне варежки разогреться
руку хотя бы пустую дай
что ты кроме своих бай-бай
знаешь укладок на спинку мишки
он уже не ревёт у-ай
книжки листаю ты можешь книжки
в библиотеку вернуть с пометкой
что я просрочила я домоседка
я не бегу по маминой просьбе
за молоком и кефиром гости
выросли чтобы прийти украдкой
я игрушки сложила везде порядки
пыль уже никто не подымет
разве что натрясёт с изнанки
под рубашку с яблони выходными
с кислыми яблоками в обнимку
если можешь то пни футбольно
мячик тот что застрял меж веток
я поймаю но бей не больно
мои ворота уже без сеток
***
а луна выпускает лунные рожки
тянет дом за собой скрученный улей
снега пчёл выпускает по серебряной ложке
в горло улиц в трахеи на лёгкие соты
во дворы где нарыты пещеры и гроты;
дворник соты снимает молочную пенку
с ржавых петель с мусорных баков
оголяет плечо и коленку
в переулке дорожному знаку
и тулуп расстилает для пчёл овчину
и зажигает для пчёл лучину
ПЕРЕУЛОК
br
скользкое небо порывы дырявы
солнца молочного шоколада
облако чёрная ленинграда
улиц широких невы
ленточка ленточка бескозырки
вверх потолки и стремянка квартирки
вверх до коричневой краски шестнадцать
номер глазами на «вы»
так о себе рассказать не берутся
так откровенничая отдаются
только глазами глазами глазами
улиц широких невы
копятся копятся вместе сольются
копятся копятся вместе сольются
так не досказывая перетрутся
строчки широких невы
о пересказ номеров у подъезда
ящик почтовый конверта обычный
почерк обморок русскоязычный
слова влюблённого до отреза
слова влюблённого до отказа
вены выне невы до отреза
номера шнур от лекарственных полок
нету больше карет и двуколок
улиц широких невы эта пьеса
драма трагедия дамы невидимой
тем человеком на «вы» обходительной
профили улиц бесплатные вкладыши
бледночугунные невские ландыши…
бледноночующе лето под куполом
сладкого месяца ночку откупорем
за день рождения твой – переулок
в улиц широкий невы
***
две лианы свисают новогодние мерцает пальма
золотые шары укатили куда-то в папоротник
ковра и вата хрустит хрустально
жаркие страны бананы и крема ватник
на торте одет как убогий странник
по столу справа налево в глубину с ножами
кто-то лезет по-пьяному ах разбойник ударник
бьёт фонтаном шампанского по фужерам цунами
наших чувств производит неизгладимые разрушения
глобальные впечатления людские потери
мы ныряем в неё в коридор закрываем двери
мы неяркое наше интимное освещение
с золотыми шарами в ковре и в траве по пояс
и цепляют вагон за вагоном к составу и поезд
бесконечным становится утренний утренний поезд...
***
на какой глубине в какую впадину
ты ушёл закрыв водяные двери
к косяку прислонившийся рыб виском
что потом отползала земля ползком
от меня как лесная вёрткая гадина
не ужалив даже… морские звери
в зооморе тебя окружили кружком
или занавес опустил водопад
или водоросли завели хоровод
что пошёл на дно ты пошёл на спад
под уклон под небесный лёд
или поезд спугнул ночным гудком
или судно рыбацкое-дальнобойщик
что накрыло волной тебя как сачком
ты как слова солёной воды стал наборщик
в типографии этой сырой
ты ушёл в полымя с головой
и теперь в эти небо и землю
не ступлю ни строкой ни ногой
***
слабый раствор тепла в темноте
слабый раствор тонкого тела
в воздухе где летала ты
пока не остыла не окостенела
теперь на костяной скелетик
богов повесьте крестик
и рубище без рукавов
и треуголку мышиных углов
в черепе
***
~поджимая уши
хвост подымая
трубой парохода
на трёх лапах скачу
велосипеда
хромая
мама зовёт обедать
из памяти вездехода
~на глубине весны
по колено в железе
люка сквозной слезы
бемоль почиет на диезе
~на широте зимы
не сходится долгота
люди на взгляд изнутри сквозны
за стойкой в баре воротника
***
Из нового куска материи –
пускай ещё чуток поёжится –
душа, из жизни первой серии
уйди, - не по тебе одёжица.
Растеньице твоё небесное,
вьюночек, заживо цепляющий
пространство ночи повсеместное,
но света в нём не достигающий.
Прости меня, со мною ставшее
безропотным, безукоризненным
и изнутри на грудь мне павшее
комком бескровным и безжизненным.
Я только памятью избытого,
в дыре контейнера пропавшего
молю, чтобы во мне изрытого
не достигало ты пространства.
Никчёмное – двух тонких спичек
не ярче, друг за другом гаснущих:
рождение и смерть сестричек,
в свою отождествлённость канувших –
нивкомное жизнетворение –
за наибольшею затратою
кратчайшее стихотворение.
Вот что такое твой остаток.
***
Свет затаскивает глаза
сумерками, зайдя за угол,
видишь, как сходятся полюса
друг за другом идущих буден,
как высовывает слепота
фонарей, обнажаясь, бельма,
и срывается от моста
пешеход к перекрёстку в хлебный,
как пробитый висок на том
берегу – светло светофора –
дразнит красным пятном авто
наподобие тореадора,
как – исчадие пустоты –
дым расходится тиражами
под обложкою темноты
нумеровано, этажами,
как сжимаются у метро
рукава выходных пустые
и голодное вниз нутро
тянет души невыездные,
и разрытый уже окоп
теплотрассы – тепла могилу –
обозначенный знаком «стоп»
перед всякой подъёмной силой…
***
~вымазана трава
маслом, вниз бутерброд
солнцем упал, землёй
засыпало внутрь слова
стянуло туман с болот
в последний кануло бой
~переулок согнут в дугу
линейно солнце, и шар
не достаёт до плеч
приставил мост кочергу
неба печной угар
никого уже не извлечь
~лодки
фонарей чётки
в глотке моста
гланды заката
за солнцем нет хвоста
и райского сада
***
Дождь встряхивает лямочки ветвей,
вон лужа – как широкая штанина,
в ней ширина крутого лимузина
стоит без окон, без дверей.
Спешит зажить пейзажик городской
самостоятельно от кисти пейзажиста,
ворота ожидают угловой,
прохожий вон пасует головой,
похожий на собаку и танкиста.
Они идут по следу чередом,
один обнюхает, другая свистнет что-то,
пока найдут свой сумасшедший дом
на месте допетровского болота.
***
дерево надело перчатки
пальцы обрезаны
как у бомжа
улица ест темноту с ножа
света рекламного
спешит на пожар жужжалка
по гололёду
как исполнительная служанка
дома как коробки от шоколадных конфет
конфеты снег порошит леденеет начинка
я спрячу конфеты в один тёпло-красный буфет
где скрипка скрипит тоску отжимает ужимка
где жмутся бокалы звеня в электричке метро
кристальны как люди сидят к патрону патрон
и мозг гололёдом покрыл нашу узкую трассу
бобслея и сани несут и уносят за финиш
~
<2002-05>