Пока он любил её искрой последней в душе,
Пока он считал её русою девочкой доброй.
Десятки дождей на его ночевали плаще,
Десятки локтей в толчее его били под рёбра.
Пока он раздумывал, что ей сперва говорить,
Какие цветы принести на её именины,
Успел он и мать, и отца, и сестру схоронить,
И многих соседей, и даже друзей половину.
Успел воспитать помаленьку смышлёных детей,
Привык пенсионную книжку иметь пред глазами.
« Я очень люблю Вас, - писал он задумчиво ей, -
Я так Вас люблю, что и жить не могу рядом с Вами.
Что даже, к последнему берегу тихо гребя,
Боюсь оглянуться. И жизнь доживаю угрюмо.
Дошло до того, что я сам бы ударил себя,
Когда бы посмел о взаимности Вашей подумать»…
Она же читала те письма в прохладе ночей,
Тайком от супруга, который на ревность ленился.
Который давненько за ветхостью крайней своей
Её не ругал и ночами подальше ложился.
Листва шелестела, как старые письма, во тьме,
Корявые ветки настырно к окошку клонились.
И взрослая внучка тихонько смеялась во сне.
Такие уж, видно, ей дивные глупости снились