Снег в жарком яблочке залег: в раю спечен,
на запах дыма в дом прокралась, как разруха,
стрела амурова из голубого лука,
в зеленом стрекоте спит мирно цикатуха,
поэт подставил ей камзолово плечо.
На спицах зонтика снежинок запись тает,
мешаются цвета, зеленый, красный,
дырявый зонтик в крылышках атласных
с гвоздя слетает и летает как фугаска,
и приземляется в очаг, гвоздю на зависть.
А муху тот поэт рисует белым,
белее Кая, зеркала, слепца,
как музу, что упала и сгорела,
как музыки зелененькое тело,
под пеплом - святочный хрусталь,
и нет конца
лишь понедельному подельнику Лукое.
Какое время ему выпало сырое,
когда б не различать добра с лица!
И память здесь - лишь об одной хромой ноге,
в коробочке, где спят рядком солдаты,
подобны балеринам, и крылаты,
поскольку все убиты на войне.
Но наш поэт - он очень добр и стар,
и муха на плече его, как слава,
что соловья из зуда крылышка достала
принцессе, коей все казалось мало.
Мой милый Августин, я так в снегах устала.
Верни амуру желтых дыр орфеев дар.
Ваятель ангелов, ворон и чайных роз,
мой милый Андерсен, ты сам сказал, что остается
свиная кожа, позолота вся сотрется,
но глупый мальчик со стрелой из арфы - зол.
Он вечно зол: с стрелой агапе в твоей ране,
он врет и издевается; забота
о нем не кончится, и снега позолота
хрустит, как яблоко цветное - в птичьем стане.
А сердце? - Сердце -в пустоте волшебной
- рвется.