Люблю глядеть старинные альбомы, --
В них аромат давно прошедших лет,
И, разбирая почерк незнакомый,
Общаться с тем, кого давно уж нет.
Чья жизнь прошла, чье Бытие бездонно,
Чей след простыл и позабыт давно ...
За миг до появленья граммофона,
За час до зарождения Кино.
ххх
Она всегда страдала от бессонниц,
Боялась отражения зеркал,
А Он в кругу придворных и поклонниц
Резвясь, ее совсем не замечал.
Когда ж ее душа молила Бога
С ним рядом оказаться на пиру,
Он лишь скучал и думал: "Нынче много
Допущенных на Пасху ко Двору ...."
Он был с рожденья сыном двух династий,
Она же -- благородна, но бедна.
И жребий этот не сулил им счастья,--
Ведь не сольются Солнце и Луна.
Она пленяла царственною статью,
Была скромна, воспитана ... И как
Предполагали правила, ей к платью
Однажды прикрепили некий знак.
Как будто иероглиф или цифра --
На ленте вензель царский и венец.
И в рамках ей присвоенного шифра
Она казалась чести образец.
Ты - фрейлина теперь, запомни твердо!
А мир не встанет задом наперед
Ты -- нота у последнего аккорда,
Или пюпитр у тех же самых нот.
Теперь наследник ей встречался чаще:
То скачки, то спектакли, то обед;
То вдруг она заметит взгляд скользящий,
То на нее направленный лорнет.
Быть может, это ей не показалось,
Что Он за ней следил издалека?
Но, мимо проходя, какая жалось,
Лишь удостоил легкого кивка!
И пусть она была близка царице;
Но все же среди тех, кто падал ниц,
Он лиц своих придворных вереницы
Не отличал от стаи мелких птиц ...
И даже на балу, в круженье вальса,
Где он порхал, как шут и шалопай,
Она повсюду слышала: "Не пялься!
Не смейся! И на шлейф не наступай!"
В стенах дворца всегда ходили слухи
Про фавориток, про кордебалет ...
Но эти слухи, хуже оплеухи ...
Она себе сказала твердо: "Нет!"
Но вот влюбился царственный повеса
Взаимно, Он к отказам не привык.
И вот уже заморская принцесса
Осваивает русский наш язык.
Священника назначили, уроки
Религии давать. И наконец,
Великий Пост прошел, настали сроки,
И Он повел невесту под венец.
Вокруг горели свечи, хор церковный
Пел "Аллилуйя!" и "Благослови!"
И ангелы, храня секрет альковный,
Делили с ними радости любви.
А фрейлину со свитой пригласили
На таинство и свадебный обряд,
Но в запахе корицы и ванили
Ей ладана казался аромат.
В ту ночь она ни слова не сказала;
Как гренадер, стояла у поста
У окон Малахитового зала,
Следя за разведением моста.
Смотрела, как извозчик вез телегу
И как сплавляли баржу по Неве;
И лунный луч нырял, как камень в реку,
В ее проклятый шифр на рукаве.
Здесь о любви не принято любому
Рассказывать -- на то она и Власть;
И вот она доверила альбому
Свою несостоявшуюся страсть.
Доверила, что сердцу было мило,
Как он смотрел открыто и светло,
Как лестницею шел, и как перила
Хранили рук любимого тепло.
Когда ж игрой знакомого хорала
Испробовать задумал он "Стенвей",
Она ему счастливая внимала
В кругу придворных, стоя у дверей.
Ну вот и все. И мы стоим у стенда,
Где чья-то память дремлет под стеклом.
Что с фрейлиной? О том молчит легенда,
Остался лишь исписанный альбом.
Идут года ... И снова белой ночью,
Когда сплавляют баржи по Неве,
Клубится дым, подобный многоточью,
Как вензель или знак на рукаве.