Нет, я не целовать твой скорбный рот
хочу/пришла/приду — подставь любое.
Во мне такая тяга не живёт,
как нежность в зиму сливовым подвоем
не схватится, ведь у температур
свои заботы: стынь смертоточива —
в ней вымерзает, в общем-то, не слива,
а неуместность синтеза культур.
Да, я не целовать — изломом — рот.
И что бы в подреберье ни стучало,
во мне сближенья акт наоборот
развёрнут — к бесконечному началу,
бегущему от самого себя,
где всё возможно, но необратимо,
и лишь во снах за маской анонима
сбывается твой образ второпях.
Так я не целовать усталый рот,
но жить во льду, пуская оный в обжиг,
не с притяженьем,
а стремленьем -от,
и радостью, что это невозможно,
поскольку есть во тьме ориентир.
И близорукость не испортит дела —
стрела не отклоняется от цели,
когда с любовью выпущена в мир.