Пятница, 13 – все валилось из рук. От неясности, плохих предчувствий и усталости к концу рабочей недели. На заводе если не компрессор, так генератор не давал никакого спокойствия. А в личной жизни – Гулиса стала проблемой первостепенной важности.
Стас заезжал поговорить с глазу на глаз. Испуганный, осунувшийся. А дышал так тяжело, будто на него ярмо надели и заставили поле вспахать. Сказал, что сдал он Гулису с потрохами, выложив следователю все, что знал, и теперь боится, как бы Гулиса из-за угла и ему нож в спину не вонзила. А сам белый, что без сострадания смотреть на него невозможно.
Не нравилась мне эта история с Лизой. А хуже всего то, что Гулиса вины своей не чувствовала и могла еще всем задать жару. Но я не показывал своего волнения и всячески старался приободрить Стаса.
Тяжело же притворяться, особенно когда у самого мозг вот-вот задымится.
Во второй половине дня позвонил Эдик и заявил, что Глеб – муж Олеси – женщина. Мне казалось, весь мир сошел с ума. Эдик же, не скрывая смеха, в очередной раз повторил, что бумаги подменили, и пообещал разобраться после выходных.
Я хотел сорваться с места, бросить все и бежать к Олесе. Не за объяснениями, нет. За состоянием приятного волнения.
«Лубанах» продолжал работать. Но о прибыли в текущем месяце можно было и не мечтать. Весь доход шел на пополнение запасов спиртных напитков и реставрацию зеркальных секций бара.
Финансовая суть дела меня интересовала меньше всего. Я оптимист по жизни и верю в положительный исход. Но эта ночка хорошенько пощекотала мне нервишки. Признаюсь, я испугался не на шутку.
Я смотрел последние новости по телевизору. Сирия, химическое оружие, прогнозы третьей мировой войны – все это отвлекало от собственных проблем. Вытянувшись на мягком диване, я и думать не хотел о приезде Васо. Но стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Я почувствовал гнев взбешенного отца каждой клеткой тела, и меня словно пригвоздило. Ноги не слушались. Интуиция подсказывала, ничего хорошего не жди. А в дверь все неугомонно колотили.
Набрав полную грудь воздуха, я решительно встал и, не спрашивая «Кто там?», распахнул дверь перед незваными гостями. Васо был не один. Этого и следовало ожидать.
Первой в квартиру влетела Гулиса. Плакалась и прикидывалась несчастной овечкой.
– Негодяй, подлец, – распиналась она, – всю жизнь мне испортил.
Наигранные слеза, слюни, сопли.
Рядом с Васо стояла женщина в строгом голубом костюме. Я остановил взгляд на пышной груди и не смел посмотреть в глаза. Предостережение Мартены останавливало меня.
Балерина изящно переступила через порог, и в один миг Васо схватил меня за руку:
– Что ты вытворяешь, щенок? Да как ты посмел мою девочку довести до такого состояния. Она извелась вся, плачет от самого вокзала, успокоиться никак не может.
Васо постарел. Я заметил и поредевшую шевелюру, и обвисшую кожу, и желтоватый цвет лица. Он был уже не тем Васо, который держал в страхе весь город.
– Рад вас видеть, – я солгал.
– Тонечка, ты посмотри на этого наглеца. Он рад меня видеть, – Васо недовольно сжал губы, отчего морщины прорисовались еще отчетливее.
– Ну, здравствуй, Русланчик, – балерина сделала вокруг меня круг.
Я чувствовал ее пронзительный взгляд, и холод от пола поднимался по ногам и к самому сердцу. Казалось эта «Тонечка» – снежная королева, для которой я Кай.
– Здравствуйте, – ответил я и продолжил смотреть в глаза Васо, считая это более безопасным.
– Не слышу объяснений. Или ты думаешь, я шутки приехал шутить? – Васо повысил голос и толкнул меня в плечо.
– Он бросил меня, – опять завыла Гулиса. – А я хотела ребеночка от него. Сволочь!
Балерина принялась успокаивать эту истеричку.
– Васо, вы здравомыслящий человек, неужели вы поверили всему, что наговорила ваша дочь? У нее серьезное психическое расстройство. Ей нужна врачебная помощь. Она помешалась на больших сиськах! Она не рассказывала, что хочет 6-ой размер?
Васо бросил беглый взгляд в сторону Гулисы:
– Мы о сиськах будем говорить или перейдем к делу? Идем.
Васо повел меня в зал и эти две «знатные дамы» пошли за нами.
Васо расстегнул пиджак и опустился в мягкое кресло. Перекинул ногу через ногу и жестом указал мне присесть. Гулиса вытерла следы истерики в виде размазанной под глазами туши и надменно сложила руки на груди. Балерина стала слева от Васо, и продолжала сверлить меня взглядом.
Они давили на меня, но я все же попытался показать, как я вижу сложившуюся ситуацию:
– Уважаемый Васо, мы расстались с вашей дочерью, и я не считаю нужным оправдываться. Я не люблю ее, и ни о какой свадьбе не может быть и речи.
Гулиса опять вошла в роль страдалицы:
– У него есть другая. Папа, я не вынесу этого горя. Я жить без него не могу. Если он не жениться на мне, клянусь, я перережу вены или брошусь под поезд, или пойду в зоопарк и пусть меня разорвут голодные львы. Я люблю его!
Васо вскочил, но балерина положила свою тоненькую ручку ему на плечо, и Васо послушно занял прежнее положение.
– Не верьте ее угрозам. Гулиса слишком любит жизнь, чтобы так просто с ней проститься. Ничего она с собой не сделает, это же не официантке в спину нож метнуть.
Гулиса прищурилась, недовольно скривив губы. Вся в отца.
– Как нож? Какой официантке? – возмутился Васо.
– Нож кухонный, а официантку Лиза зовут. Бедняжка борется со смертью по вине вашей драгоценной доченьки. Гулиса не рассказывала, как разгромила мой ресторан? А как здесь погром устроила?
Васо округлил глаза и приоткрыл рот, не произнося ни слова.
– Не верь ему, папа, – заскулила Гулиса и припала к его ногам. – Лиза угрожала мне. У них был роман. Да, роман! Они смеялись надо мной, изверги.
– Не плачь, деточка, – подключилась балерина, – мы верим тебе. Разве такое милое создание способно лгать?
– Васо, я хотел выставить вам счет, но, глядя на Гулису, понимаю, что деньги вам потребуются на ее лечение. Отвезите ее в хорошую клинику для душевнобольных.
– Руслан, какой же ты глупый. Ты хоть знаешь, от чего отказываешься? Моя дочь – сокровище. Она вполне здорова, но несчастна. И, кстати, по твоей вине. На какую сумму ты хотел предъявить мне счет? Я дам в десять раз больше, оплачу вашу свадьбу и романтическое путешествие в Улан-Уде. Забайкальские пейзажи пойдут вам обоим на пользу!
На его лице мелькнула хитрая улыбка.
– Нет, порадуйте вашим подарочком кого-нибудь другого. Я не женюсь на Гулисе.
Васо словно окаменел.
– Тогда тебе придется порадовать «подарочком» нашу девочку.
Я посмотрел на балерину. Ей в глаза. Они метали молнии, а лицо казалось спокойным и ласковым. Губы влажные. Я засмотрелся, а когда опомнился, было поздно.
Антонина сунула мне бланки с печатями, заранее поставленными подписями, щелкнула ручкой, и я все подписал, не читая.
Звонкий смех вывел меня из состояния, похожего на гипноз. Гулиса истерически смеялась:
– Ты подписал смертный приговор, мой ненаглядный! Как же я теперь буду жить?! Легко ли молодой и красивой девушке одной управлять рестораном?! Но я справлюсь! А ты будешь гнить в сырой яме, и твоя… как там ее? – Олеся, даже не придет поплакать на твою могилку, потому что твоей могилой станет темный лес!
Васо с мрачным видом набрал номер, и уже через пару минут в комнату вошли два здоровяка в кожаных куртках. И тут я вспомнил, что видел в блеклых глазах Матрены. А ведь я так ни разу и не поцеловал Олесю, и мне безумно захотелось сражаться за право на счастье.
Я зарядил с кулака одному из громил в челюсть, но второй огрел меня по голове и отошел от удара я только в багажнике автомобиля, связанный по рукам и ногам и замотанный в покрывало.