Стою на остановке. Холод пронизывает до костей – начало ноября. Спасаю руки в карманах, на голову натягиваю постоянно сползающую шапку – отмерзают уши. Народу сейчас много, вечер как-никак, все едут с работы домой, кто в одиночку, кто парой, кто с детьми. «Где же этот автобус?», - крутится мысль в мозгу. Рядом стоящий маленький мальчик вопросительно поглядывает на молодую маму, дергает ее за подол пальто и капризно хнычет себе под нос: «Мама, ну скоро?» Ветер играет с оставшимися клочками поредевших листьев. Все уныло и убого и от этого еще больше хочется домой. Автобуса все нет и нет. Народ начинает нервничать, я тоже внутри негодую, но внешне стараюсь держаться невозмутимо. Вдруг где-то неподалёку послышались недовольные женские реплики: «ходят тут всякие», «у самих денег нет», «идите работайте!». Это заставило меня оглянуться. Посреди толпы мой взгляд обнаружил мужчину, который сразу бросался в глаза. Нищий! – пронеслось в сознании. Слипшиеся, растрепанные волосы с грязным зеленоватым оттенком напоминали болотную тину, лицо буро-желтоватое с темными пятнами, старенькое прохудившееся пальтишко было еще живо, но до такой степени потёрлось, что сквозь него местами можно разглядеть цвет одежды, надетой под ним. Обувь также оставляла желать лучшего: потрепанные временем сапоги были перетянуты чем-то вроде лески, видимо, для того, чтобы не отвалилась подошва. Штаны добротные, заправленные в сапоги, сероватого оттенка, но до того велики, что ветер трепал их из стороны в сторону, и большая часть ткани выдавала, высохшие от недоедания, ноги мужчины. Сам он был лет пятидесяти, немного сгорбленный, худой, с большой бородой и усами. Нет, он не просил подаяния, как мог бы просить, вглядываясь в глаза незнакомцам, чтобы вызвать жалость и получить побольше. Он не говорил жалобным голосом что-то вроде «подайте на пропитание» или «помогите, чем можете», не умолял, не принуждал, не роптал. Он просто смиренно, маленькими шажками двигался от одного человека к другому с протянутой морщинистой рукой, опустив голову и потупив взор, останавливался буквально на несколько секунд возле мужчины или женщины и так же безмолвно отходил к следующему человеку. Губы его немного шевелились, глаза были ясными и чистыми. И вот четвертый, пятый, шестой… Он не опускал пустой руки, как не поднимал свои глаза. Шел к седьмому, десятому, пятнадцатому. Вот подошел к женщине средних лет, рука немного дрогнула и протянулась ближе. Женщина отпрянула назад и продолжала стоять, как статуя, неподвижно, со статичным и равнодушным лицом. Вот подошёл к мужчине в черной дорогой куртке. Тот отрицательно мотнул головой и отошел в сторону. Вот – к девушке со вздернутым носом и выразительными глазами, вот - к парню с наушниками в ушах, вот – к тучной женщине с недоброжелательным видом, которая недовольно хмыкнув, осуждающе покачала головой. «Что просишь? Иди своей дорогой!», - вдруг раздался хрипловатый голос другой женщины справа. Нищий приподнял на мгновение голову. Его губы немного дрогнули, в глазах проявились отблески слёз и, казалось, он стал еще старее, согбенней и жалче, нет, не для людей – для самого себя. Он все также смиренно, по-детски подходил к следующему и к следующему, смотрел влажными очами поверх этого мира, куда – то в его глубь, в сердцевину, надеясь в душе еще на человеческую доброту и сострадание. И вот в тот момент, когда, казалось, надежда окончательно умерла, он услышал за спиной робкий детский голосок: «Дяденька!». Нищий обернулся и увидел перед собой милое детское личико. Это был мальчик лет семи с большими карими глазами и кудрявыми пышными волосами. Он протянул руку: «Вот возьмите!». В ладонь мужчины посыпались круглые желтые конфеты из маленького алого пакетика. «Простите, пожалуйста, - произнес мальчик, - у меня нет монеток».
Подъехал автобус. Люди, измотанные ожиданием, толкаясь, наперегонки впихивались в него, с каким-то остервенением и злобой смотрели на других, впереди стоящих, которые уже пристроились, буквально повисая на поручнях. «Ну, еще, еще, потеснитесь!», - кричал седовласый мужчина, стараясь хоть как-то втиснуться в людскую массу. Воцарился недовольный ропот. Повезло не всем. Человек пять остались наблюдать за отъезжающим перегруженным автобусом, горячо обсуждая друг с другом своё величайшее в жизни невезение.