Елена Николаевна Кузьмина родилась в 1956 году в Москве. Окончила Архангельский лесотехнический институт и Литературный институт им. Горького. Член Союза писателей России с1999 года. Заместитель председателя правления Архангельского регионального отделения Союза писателей России с 2000 года. Председатель Литературного Совета Баренцева региона с 2001 года.
Лауреат литературной премии имени Николая Рубцова комитета по культуре Архангельской области за 1999 год. Лауреат Премии имени Эдуарда Володина за 2002 год (Москва).
Печаталась в журналах «Смена», «Молодая гвардия», «Север», «Новая книга России», «Двина», «Роман-журнал XXI век», «Сельская новь», альманахах «Молодые голоса Севера», «Сполохи», «Красная пристань», журналах Швеции и Норвегии. Автор поэтических сборников «Птичьи сны» (Архангельск, 1999), «Ночь жития сего…» (Архангельск, 2002) и др.
Из цикла ДИМИТРИЕВСКАЯ СУББОТА
***
Из далекого далека
Вижу:
ты идешь по улице.
Ивы, старые до срока,
По обочинам сутулятся,
Не махнут прощально ветками,
Льнут к заборам бесприютно.
Бабка — тень у дома ветхого —
Просит кланяться кому-то:
«Ты уж кланяйся, родименький...»
А кому, сама не знает.
Теребит платочек синенький
И в печали замирает.
У Николы звонче колокол,
У Ильи побасовитее...
Покатилось время колобом
От вокзального укрытия.
Просияет купол золотом
В промежутке между тучами,
Озарится поле сполохом
Пред бедою неминучею.
Деревеньки, городишечки,
Горизонт постылой линией.
Ясноглазые мальчишечки.
И платки, платочки синие.
***
Возле сломанной осины,
Возле сломанной рябины
Ты стоишь в шинели сирой,
Держишь маленького сына.
Справа поле, слева поле,
Скорбь оставленного края.
Серой, грубой, горькой солью
Пыль дороги покрывает.
Дует в дудочку стальную
Поле ветром-суховеем.
Я дитя твое целую,
На тебя взглянуть не смею.
Ты отдашь мне в руки сына,
Ты поклонишься бесслезно.
Сотрясется дол пустынный
Дальним громом паровозным.
И пойдешь путем безбрежным,
И молитвою, вдогонку —
Голосочек безмятежный
Полусонного ребенка.
Огонечек негасимый
Над тоскою невозможной...
Ты поплачь, поплачь, любимый.
Я потом поплачу тоже.
***
Вдоль реки мы брели еле-еле,
Утопая в глубоком снегу.
И такие высокие ели
Зеленели на том берегу!
Зеленели, шумели, сияли,
Отгоняли ветвями пургу,
Словно сладкий покой охраняли,
Что на том, что на том берегу.
А на этом - тревожно и зыбко,
А на этом - тропинка узка,
И твоя не спасает улыбка,
И твоя ослабела рука...
Ах, исчезни, лукавая сила!
Не ослабни, терпенье моё.
"Так до смерти?", - ещё раз спросила.
"До неё, - повторил, - до неё".
* * *
«Не многие вернулись с поля»…
Мы с тобою умрем в один день, в один час.
С этой верою милостив Бог! доживать веселей.
Я всё думаю: чтобы в России для нас,
да чтобы в России и не хватило полей?!
Было время боялась бездорожных равнин,
теперь не заблудимся: препояшут и поведут.
Ты же России, знаю, преданный сын.
Преданных на Руси не жалуют и предают.
Рассуждая по-бабьи, то мне, конечно бы, здесь,
акафисты читать в светелочке, сколько благословишь...
Радуйтеся!.. Колокол поутру, счастливая весть!
В церковь, добрые люди! И снова тишь.
А к ночи, коль дождь и гром и ветер-буян,
фонарю не выдюжить за окном,
скажу, засыпая: «Игумен Мартиниан
князю грозить скачет в Москву верхом
за ослушание... И убоится князь».
А к первому Спасу пойду в ожидании чудес
с узелком, с посошком, как бабки встарь, помолясь,
по святым дорогам,
святым лесам да святым полям, по святым...
а не святых тут и нет мест.
Здесь святая Рахиль оплакивала сыновей,
а нынче радуется о спасении их.
... Страшно гореть на кострах городских огней
и замерзать в переулках слепых, глухих.
- Мати Рахиле! С небесной взгляни высоты:
где поля чисты, где снега белы? Али всё-темно?!
- И снега белы, и слова твои, жено, пусты:
всюду бранное поле, всюду чистое поле одно.
* * *
Время до зимних снегов,
Ветры бесстыдны и злы.
Чистый октябрьский покров
Сдернут с ноябрьской земли.
День беспросветный, горюн,
Лег на осеннее дно.
Ливней последний табун
Топчет полей полотно.
Ночью часовня пуста,
Встану, чуть жив, у дверей.
На пол стекает вода
С мокрой шинельки моей.
В банке стеклянной цветы,
Крест на беленой стене,
Холод гранитной плиты...
Господи, буди и мне,
Буди, Спасителю мой!
Как темным ветрам ни дуть,
С этого поля Домой –
Самый проверенный путь. ...
Низко над тихим двором
Синего неба разлив.
Вот я стою под окном,
Светел, смирен и красив.
Трав золотых волокно
Ласково льнет к сапогам.
Выглянет мама в окно –
И не поверит глазам.
............
Защитникам
Великой Ливийской Джамахирии
1.
Львы пустыни, не держите на нас обиду.
Слава павшим! Их будет кому оплакать
И в этой России.
Горе смеющимся ныне, горе!
Размножилось на Руси крысиное подлое племя.
Что-то много говорят о русском народе.
Должно быть, к войне – верная есть примета.
Нужно ведь кем-то наполнить пустынную землю,
Истощённое бедное материнское чрево.
Те, что любили её, те и наполнят:
Лягут в землю помнящие родство Иваны.
И Марьи, конечно, куда же им деться?
Львы пустыни, нас некому будет оплакать.
2.
Высыхают подземные реки,
Горят средь пустыни деревни.
Далеко, говоришь?
Да.
Не близко.
Вроде живы ещё наши Николы,
Вроде живы ещё наши Ильинки,
Горки, Малиновки, Поповки,
Липки, Сороки, Сосновки…
Гуляют ещё, хлопочут,
жизнь провинциальную хают.
Вроде избы стоят по рекам,
Церкви, колокольни по угорам.
Кто-то пашет, кто-то косит, строит,
Пришлый люд узорочью дивится.
Песни живы, говоры, говори.
Птица Алконост и птица Феникс.
Скрыт алатырь , камень бел-горючий,
Китеж-град хранит себя в пучине…
А кто скажет: «Робяты, не спитё-ё!»,
А кто охнет: «Батога на вас нету!»,
Прикрикнет: «Ну-тко, веселее!»,
Пожалеет: «Золотко, не бойся!»?
Нет бабки Фёклы с Заречья,
Нет бабки Мани с Пригорка,
Нет бабки Лизы с Подлесья,
Нет бабки Груни с Овражек
Шуры нет с Золотицы,
Марфы с Последнего ручья.
Нет уже бабушки Нюры,
Клюшкой сурово грозившей
Президентам на мутных экранах.
Нюру уважали в деревне,
И даже азербайджанец Гаясик,
Стоя у своего киоска,
Говорил ей «Ана, будь здорова!»
Бабка Нюра лежит на кладбище,
Но в отличие от ливийских погостов
Здесь песок прорастает травою,
Пока прорастает травою,
Светлой, как полотнище флага
Великой Джамахирии.