* * *
Тот год, 43-й, отчаянный самый,
Я все вспоминаю, я был сосунком.
Та женщина, взрослая, возраста Мамы
Меня научила всему. И потом,
Волнуясь в минуты интимных желаний,
Всегда вспоминал я подвязки чулок,
Капрон и застежки бюстгальтера "мамы"
И мой обслюнявленный жаждущий рот -
Он был ненасытен, он требовал ласки,
И я возбуждался, горел и дерзал.
Та женщина-мама, та женщина-сказка
Меня научила всему. Я пропал...
* * *
Я гладил и гладил, но все же нащупать
Не в силах был главного я бугорка.
Ни губы мои, ни корявые руки
Такого местечка не знали пока.
* * *
Не знал я тогда и прощенья мне нет,
Что запахи рыбы - инфекций букет.
Да что там букет - на беду и на грусть
Тогда подцепил я раскидистый куст:
Во мне с тех времен и по нынешний срок
Цветет гонорея, сифак, трипперок.
Во мне остается наследие "Мамы"...
То был 43-й, отчаянный самый...
* * *
Однако сейчас ни о чем не жалею.
Простил ей триппак и сифак, гонорею.
Зато научился премудростям славным,
Жил полною жизнью и думал о главном.
Любовь моя нежная, время военное,
Ночь наслаждения, трусы безразмерные,
Горбушка и сало, вино и сгущенка,
И свист от фугаса пугающе громкий.
(Из Эробуриме)