Знаешь... натыкаюсь на него везде - в поступках ли, в жестах, в памяти, в заголовках вечерних газет, в беде и в радости, в шуме ночного города, в глухих телефонных гудках и в словах, что так никогда и не были, и не будут сказаны, на скамейках в осенних парках и во дворах домов из рекламных роликов зубной пасты, где на каминной полке хранится коллекция фарфоровых собачек, и счастливые люди белозубо улыбаются случайным прохожим. И ведь всё это просто не могло, понимаешь, не могло завершиться иначе... Иногда мне казалось, что мы с ним были в чём-то похожи, говоря об одних и тех же вещах, только разными фразами. Но теперь-то я точно знаю: наша схожесть с ним заключалась лишь в том, что такие, как мы, героями не умирают.
Я тебе никогда не рассказывал, что рождался дважды: первый раз человеком, а дальше уже настоящим монстром, из тех, что до одиннадцати в новостях показывать запрещают? Впрочем, это теперь неважно, совсем неважно, просто раньше я вообще ничего не чувствовал, а теперь... теперь ощущаю. Это больно. И очень остро, острее, чем лезвия всех ножей в этом чёртовом городе. Я воткнул бы все разом в горло тому скоту, который...
Извини. Если от этого станет легче, можешь дать мне по морде. Я заткнусь, только очень прошу, отойди от окна и задёрни шторы. Да не за себя, за тебя боюсь. За сохранность собственной шкуры мне трястись никакого резона нет, у меня отобрали всё, кроме твари, сидящей внутри, а такие твари редко выходят на свет, но уж если выходят - ори, не ори, всё равно никто не услышит и не успеет придти на подмогу... А ты знаешь, ведь я бы, пожалуй, успел бы, я смог бы... Серьёзно? По-твоему, я ещё верю в Бога? Я бы плюнул ему в лицо, если б мог достать, и сдаётся мне, сделаю это в ближайшем времени. Ещё б это ещё заставило его обратить время вспять...
Понимаешь, я мог бы успеть, долетел, добежал бы - если б всё-таки понял тогда, что он имеет в виду.
Мне пора, начинает светать. И,ты знаешь, пожалуй...
Извини, но, пожалуй, на похороны я не приду.