По дороге, сгорбившись, старуха
молчаливо, медленно бредет.
И туга давно она на ухо,
и в руках не тает древний лед.
На плечах немыслимая тряпка,
а под ней - изорванный капот.
Ёлкам, что проходит она, зябко,
птицы прерывают свой полет.
Вздрогнет всякий, увидавши эти
два провала, скулы, длинный нос,
вместо рук две от скелета плети
и кудель нечесаных волос.
Она ищет с отроком сплетенья,
чтоб зажечься пламенем его -
тайного земного возрожденья
женского начала своего.
Но проклятье стелется как стужа,
налетает стаей воронья…
И старуха кутается туже
в ненавистный ворох ей тряпья.
А потом, напившись яда злости
где-то в заболоченном лесу,
соберется незванною в гости,
спрячет поржавевшую косу…
Изберет удобненькое место,
чтоб косить в азарте и молчать.
Ей неважно, кто это - невеста,
нежный отрок иль старушка - мать.
По ночам, как гордой славы гений,
потирая руки, у реки
станет наблюдать, как бродят тени,
синие мерцают огоньки.