Единственное исключение, Абсолют, Часть 2

Настенька 28
        Вот «ты» или «я» проснулись у самого того тупика, к которому все боятся подходить. Кажется, что все, край, конец! Совершенный и неизбежный. Мысли исчерпаны, иллюзии разбиты, смысл искоренил сам себя. Но тут появляется она. Это как тот самый свет у тоннеля, или единственный шанс. «Ты» и «я» держимся обеими руками за нее, ведь она – единственный выход.
         Но кто же такая «она»? возможно, это очередной плод моей больной  фантазии или желаемый мираж, сошедший из самой средины мозга ради помощи или самообмана?  Это инстинкт, или край? Но чем ближе она ко мне, тем я точнее понимаю ее не пронзаемую  настоящность.  Она сущая, как «я», как «ты». Нет, она другая. И она станет «твоей» дорожкой из этого тупика. Вытянет, возьмет за руку и поведет дальше, пока не оклемаешься, а оклемавшись , мы посчитаем ее очередной  лучшей и будем жить, ничего не подозревая. Может, так и надо было.
       Становлюсь на ноги, прихожу в себя и нахожу ее предвзятость ко мне. Неужели и она не идеальна? Разве это станет очередным поводом моего разочарования, но уже в ней. А «мы» уже не можем без нее! Оглушительная восклицательность: «Будь прежней! Будь прежней! Будь прежней!»
     В глазах проходящей толпы все еще печаль, а значит «мы» еще находимся у тупика. И если она настоящая, то вокруг нас с ней  - иллюзия. Боже, ну неужели она такая  же? Тоже как мы? И бог не поленится ответить во сне: «… да, такая же! А чего ты ждал?». И разум пронзает ток. Вырывается сквозь иллюзию реальность. Она – человек!

     Потом еще много чего случалось. Все сразу: и «мое» настроение, и «твои» попытки самоубийства, и ее болезнь. Но, не смотря на это, у нас получилось прозреть и идти к свету. К дневному свету, или свету электрической лампы. Не важно, главное, что бы там бурлила жизнь.
    Я несла ее на руках, как она меня когда то, и говорила ей: «Держись! У нас еще  столько всего впереди совершенного и невозможного!» А она молчала. У нее были закрыты глаза, на лбу проступили капли пота, сердце билось медленно и громко, дыхание было тяжёлым.  Да, мне стало страшно. Я уже не умела жить без нее, и возможность ее потерять показалась мне чудовищной. Поэтому мы шли: я несла ее на руках. Как два библейских героя. Люди оборачивались, сочувствовали вслух, но никто абсолютно не предлагал  помощи. А зачем? Сколько таких же беспомощных вокруг…
    Холодными вечерами мы сидели с ней укутанные в плед, пили горячий чай и говорили о разном. Но не в одном из наших разговоров не упоминалось о возможности остаться друг без друга. Мы боялись даже говорить об этом, хотя понимали, как это важно.
      Иногда мне просто было достаточно слушать ее дыхание, держать за руку, гладить волосы. Она и была моим смыслом, даже когда я об этом не знала. Мне стало не нужным делить себя на «я» и «ты», от того,  что она стала моим всем. И так было легко, как в детстве.
    Законы жизни равны, как день и ночь, жестоки, а иногда нелепы . Ее увез от меня ее друг. Ее друг… он, по-моему, был португальцем. Она очень болела. Нужно было сменить климат. Так я начала привыкать быть без нее. Мне никто не говорил, что будет сложно, что это равно потери части тела. Это как часть души, но в другом уголке мира. Не знаю, было ли ей так же. Мы проделали очень длинный путь от того же тоннеля и до нормальной  жизни, как она снова заставила меня падать ниц.  Я послушалась.
    …  Мы тогда пообещали больше не видеться, не звонить и даже не думать друг о друге.  Мы стали  чужими. Как ее друг сообщил мне, что ее больше нет. Не помог чужой  город, чужая страна, чужая постель. Он сказал, что она ушла легко, даже улыбалась и ни разу не вспомнила обо мне. И бог с ней. Я никому не скажу о своей боли, потому, что она ушла вместе с ней.
    А жизнь продолжалась. Сначала я надеялась, что вернется «я» или «ты», но этого не произошло. Я была здорова. Все так складывалось, что мне стало казаться невозможным. Я ловила руками воздух и ощупывала предметы, что бы убедится, что это не сон. Да, и такая реальность существует. Мой траур длился не долго. Я даже покрасила волосы в черный. Это стало единственной данью прошлому и ей…
    Было еще много людей, которые пытались то ли подбодрить, то ли загнать в тупик. Были еще ночи холоднее прежних, слезы обжигающие щеки. Даже могла дыхание задержать так, что немел мозг, а потом хватать жадно воздух ртом. Но и в этот раз осталась только я со своим ничем, в никаком месте, в никаком времени. Вот и поимел меня результат никчемности. В какие-то моменты думала, остепенюсь и пойду дальше. Судьба закинет куда-то, ведь не было еще так, что бы ни было никак. Мой мир строился на всевозможных парадоксах, чепухой перебивающих друг друга.