Вращается гончарный круг.
Мелькают пятна свежей влаги,
И глина из-под крепких рук
Течет стремительно, но Фабий
Не рад сегодня ремеслу,
Тому, что светло утро в Риме:
Напряжены зрачки и слух,
И нервы - струнами тугими.
Сейчас взойдет он, этот смех.
И раб забьется на циновке
В припадке, на глазах у тех,
Кому и больно, и неловко
Свидетельствовать этот суд.
Тогда он только круг стреножит,
Растерянных и осторожных
Рабов тогда лишь уведут.
Судьба помилует не всех -
Рабов, как в стаде, отбракуют:
Убьют больных, оставят тех,
Кто пытку вынесет любую.
Все будет как и в прошлый раз.
И он - вольнолюбивый Фабий -
Уронит взгляд уставших глаз
На молот, высвеченный слабо
Лучиной, и опять ему
Патриций явится суровый
И пригрозит перстом, и снова
Он только скажет в тишину:
«Я был побалован судьбой,
Но независимость и гордость
С прилежностью раба за горло
Взял собственной своей рукой.
Теперь мне с каждым днем верней
Мстит ремесло, летят мне в спину
Теперь каменья с той же силой,
С какой неслась любовь ко мне...»
И проклянет рожденья час.
Но в гневе слабом и недолгом
Он наспех превратит в осколки
Лишь несколько ущербных ваз.
Рука окажется слаба,
И эту пытку - круг гончарный -
Он не разрушит, лишь печально
Вздохнет и помянет раба.
…О, слабость - больше чем порок!
Не истребить потом до смерти:
Взойдет опять поклоном смерда,
Когда хоть раз ты быть им смог,
Не устоял в тот миг святой,
Сыграл с судьбой своею в прятки:
Как Фабий, молот под рукой
Оставив с жалкою оглядкой.
1985