По бархату небес мерцают свечи.
Пожалованный милостыней зреть,
я возложу дозволенные речи –
даянием, уложенным в катрен –
глазам. Озёра в пол-лица в шатре
бровей – завис на паре крыльев кречет –
и, что бы от соринки оберечь их,
прикрыли веки зеркала – на треть.
Такие лица ликами Андрей
Рублёв писал – чисты и безупречны,
и словно дышит вечностью портрет,
и вместе с тем до боли человечен –
печалью – той, что облачает плечи
листвою увяданья в октябре.
И, созерцая, проще и добрей
становишься – хотя бы лишь на вечер.
Но это – впечатленья первой встречи –
тот первый снег, упавший в декабре,
январской стужи нежная предтеча,
которая тепло введёт в запрет.
Её табу – не раскрываться впредь
в доверчивой распахнутости встречным
как в детстве – беззаветно и беспечно.
Читается усилие – смотреть,
и непременно радостно, бодрей –
Но тот, кто от рожденья Богом мечен –
рубцом по сердцу – только на одре
залечит сопричастности увечье.
Не от того ли сумрачное нечто
скрывает участь певчего – гореть
и петь, как соловей, попавши в сеть
бессмертной опечаленности речи.
28.10.2013