чёрный ворон с голубкою белою –
позади ненасытный ковчег.
– что мы, милый, с тобою наделали,
растворяясь в объятьях утех.
между морем и синими водами
ослеплённых дождём облаков
нет земли, осквернённой народами,
только бог или просто любовь.
– что искали с тобою – забудется,
перетрутся молитвы в слова,
и пророчество давнее сбудется:
в нём, пока я люблю, ты жива.
в тонких перьях трава будет ластиться,
улыбаться веснушки цветов.
я вернусь к тебе, слышишь, из странствия
и укрою от смерти ветров.
….
Глупый мой, славный мой, море уже в груди,
сколько его оказалось, я не боюсь!
ты улетай, уплывай, по воде ходи –
не говори никому ты про наш союз.
люди и твари так ищут благую весть,
ты будешь первым, создавшим её. – нашёл!
камень печали оставь мне под сердцем, здесь,
мне хорошо, мой хороший, так хорошо.
небо насытилось, прямо как мы с тобой,
нас выпускали, безумных, плодить грехи –
белое, чёрное – подслеповатый ной
окольцевал, как же крылья беды лихи.
я улетала и думала: навсегда,
лишь бы не слышать, как мачты скрипят по мне.
он ворковал: ну куда же ты, ну куда!
жирная пара – как падает мир в цене.
я задыхалась и думала: не вернусь!
пусть изрисует пикассо ли, пикассо –
чёрная линия стан мой очертит. гусь
был бы и то мне милей, не его лицо.
суши не видно, её, как ты помнишь, нет,
нам предначертано было идти ко дну.
ты подхватил мой полёт, заслонил мой свет
жёстким крылом – я почуяла, как тону
в тёплых лучах, что по кромке бегут волны,
ты мне шептал: за меня, за меня держись.
боже мой, мы же с тобой вольны
были кружить в этом танце всю вечность, жизнь,
что эта жизнь, если нет у тебя крыла,
пухом земля, поклянись, я клонюсь, клянись,
что не расскажешь, как камушком я легла,
ведь производная смерти – чужая жизнь.
белые камни прочнее, а нам с тобой,
нам всё равно расставаться, лети, пора,
милый, накаркай мне слушать слепой прибой,
он искупал и святил нас вчера, вчера
я буду сушей для всех, кто пройдёт по мне,
лишь для тебя я останусь всегда живой.
ты улетай, они ждут, а меня уж нет,
ты прокружись надо мной и отпой, отпой