Даже когда от транспорта ничего не останется,
и только редкие форды за собой оставлять будут дым,
я выйду на остановку и буду думать какая разница
между шестьдесят седьмым и двести сорок седьмым.
По сути вообще никакой.
На оба сажусь на четверть голодным, на четверть немым.
Оба через весь город туда сюда,
а после одиннадцати на постой,
оба везут куда-то, но никогда
меня не довозят домой.
Пускаясь в развязки больших артерий,
раскинувшихся нагло на все шесть полос,
я сажусь на самый последний первый -
сажусь, куда бы ни вез.
Себе опять говорю, мол,
в последний раз,
сижу у окна угрюмый.
На сорок седьмой бы сейчас,
но на нем все забито, увы.
Как напрасно мелькают палочки постовых,
так напрасно и я, с габаритами битыми чувств,
вроде сижу на месте, а вроде куда-то и мчусь.
Выйти на следующей, опереться на землю твердо,
и дождаться своих двойку и двадцать четвертый.
Даже в дреме на этих путях различу каждый метр,
светофоры просчитываю с точностью до моментов,
и поэтому радость от них поостыла, постерлась.
Подспустили колеса, подзапотели стекла.
Держась за поручни, даже если нет занятых мест,
я засыпаю от скуки, отказываюсь сесть
и стою.
Жизнь это вечная необходимость ездить,
и главное в ней –
не проехать свою.