"...Человек не знает своего времени.
Как рыбы попадаются в пагубную
сеть, и как птицы запутываются в
силках, - так сыны человеческие
улавливаются в бедственное время,
когда оно неожиданно находит на них..."
Екклесиаст 9:12.
Поэт Виктор Кислов - заболел… Тяжело, непоправимо, безнадежно… Вот уже неделю он не вставал с постели. Смерть своими острыми, как у щуки, зубами прокусила его больное сердце, так, что малейшее движение отдавалось в левой стороне груди острой, нестерпимой болью. Левая рука стала сама не своя - не пошевелить, не согнуть... Он убаюкивал, заговаривал боль, но она не уходила, не верила его молитвам, не поддавалась заговорам. Черт возьми!.. Хоть бы Серёга-сосед пришел, сгонял бы в аптеку, купил лекарства.
Но день сменял ночь, пятницу сменяла суббота, наступил понедельник, а никто не приходил, не звонил… Хуже всего было ночью... Бесконечные, бессонные ночи, наполненные болью, длинные, словно год!.. Лежишь и думаешь: "На этой земле, хоть когда нибудь наступает рассвет?.." Сердце его давно болело, вот уже лет 10 - 15, но он не придавал этому значения, не бегал в поликлинику, не ныл, не жалился врачам... Будь, что будет!.. Фаталист! За всю свою жизнь он ни разу не был ни в одном санатории, ни в одном «Доме отдыха»… Некогда разъезжать!.. Каждый новый день приносил проблемы, они ждали своего решения, - а это требовало времени, и не было места нытью, праздным гуляниям, жалобам, ничегонеделанию... Пусть отдыхают другие - успешные, самодовольные, лощёные мажоры. За их спиной стоят толстосумы-папаши. Ему же не на кого надеяться...
Самое обидное было то, что его сослуживцы, с кем он бок о бок трудился почти четверть века в областном "толстом" журнале с названием "Звёзды над шахтой",- никак не отреагировали, что вот уж 10 дней его нет на работе в редакции...Нет и нет...
Где он?.. что с ним?.. - это было им безразлично...фиолетово... неинтересно... И вроде, отношения со всеми коллегами по работе у него были хорошие,ровные, но... "Человек человеку - бревно" - вспомнились Виктору слова Ремизова, сказанные 100 лет назад и ставшие, к сожаленью, главной реальностью сегодняшнего дня.
Эх, сейчас бы, таблетку нитроглицерина или валидола!.. Но они давно закончились и пустые упаковки валялись ненужным хламом под его кроватью. Неоткуда ждать помощи. Настойчиво лезла в голову мысль, что надобно уже и смириться, ничто не вечно в подлунном мире, мол - все мы там будём, пришёл и его черёд.
И так хорошо пожил на белом свете – в минувшем апреле стукнуло 65. Все его сверстники, други игрищ и забав, давно упокоились в сырой земле, могилы заросли бурьяном...
Жернова Времени неотвратимо перемелют всех – и богатых и бедных, и царей и простолюдинов. Как-то, давеча , он просматривал пожелтевшие фотки своего 1-го «Б». Школьная доска и надпись на ней: «ТЫ УЧИСЬ МАЛЫШ БЕЗ ЛЕНИ, ТЫ УЧИСЬ МАЛЫШ КАК ЛЕНИН». Они - пацаны и девчонки, в новогодних костюмах, он - в костюме космонавта, «СССР» - большие буквы на груди, и до него вдруг дошло, что он один из пацанов остался в живых из далёкого 1-го "Б, один - дотянул до сегодняшнего дня. Кто-то утонул, кто-то задохнулся выхлопами в гараже, кто-то повесился, пропал без вести, разбился в ДТП, сгорел от водки, кого-то зарезали, отоварили трубой по голове, а он всё жил и жил, будто заговоренный. Поверишь тут в Судьбу.
Словно Всевышний готовил его к какой-то важной и нужной миссии. Везунчик!.. Только вот Время вокруг него становилось чужим, отстранённым, надменным. Будто мачеха. А может, - он сам был занозой в теле Времени, и Время понемногу отторгало его…
Виктор посмотрел в окно: осень… Ветер кружил грязные, палые листья, накрапывал мелкий дождь. Вечеровы зори опустились над сибирским посёлком с именем "Краснобродский".Неуютно...
Низкое, серое, неприглядное, безрадостное небо давило, будто крышка гроба на случайных прохожих. Люди спешили домой, к родным, к близким, к теплу, к ужину и уюту, к бокалу вина... Нет для него родных, нет близких… Родной, - куда уж родней! - стала боль, а близкой – становилась с каждым днём эта зубастая,с пустыми глазницами старуха с косой – Смерть…
У всего сущего - свой срок. Как говаривал когда-то Иван Бунин: "Если есть начало, то должен быть и конец". Сказано же в Екклесиасте: "Время жить и Время умирать..." Поэт вспомнил друга детства – Валерку Федько, прекрасного фотографа, балагура и смехача, высокого, чернявого, статного хохла, который всегда бахвалился своим здоровьем, гнул пятаки играючи, жонглировал двухпудовой гирей!..
Казалось, - сноса ему не будет, а вот, поди ж ты – уже двадцать лет, как приютила его мать сыра-земля на старом Афонинском кладбище города Киссельбурга.
Киссельбург!.. Шахтерский городок его детства, юности… Здесь он родился, повстречал свою Лиду, полюбил её… Бог ты мой, какой же она была красавицей!.. Вспомнилось: май... Цветение черемух и яблонь на двадцатилетие Победы. Ветераны - вчерашние победители – гуляют в городском саду. Они с Лидой едят эскимо, пьют ситро, смеясь, катаются на карусели, строят планы на будущее. Белые снега акации запорошили черные, словно вороново крыло, локоны Лиды.
Полмесяца назад в ЗАГС заявление подали,скоро станут мужем и женой. Счастливые! Вся жизнь впереди!.. Кружиться голова от совместных планов, любви и мечтаний.
Уже и день свадьбы назначили: в воскресенье, на Троицу..."Клянусь любить тебя в горе и в радости,в богатстве и бедности,в болезни и здравии, - пока смерть не разлучит нас". Он был против помпезности, бедные они, свадьбу дорого играть – пусть будет просто вечер. Так вот: аккурат за месяц до этого вечера, уехала его Лида с подругой в Москву, к тётке, да так и не вернулась, осталась там, устроилась на завод...Тяжело переживал он, запил с горя, да только водкой не вернёшь Лиду. Не вернёшь!.. Крепко запил, чуть с работы не вылетел. А работал он тогда в городской газете с героическим названием «В бой за уголь!».Главный редактор ругался, пугал увольнением, да потом простил...
Писем от Лиды не было, а он бы и рад написать, да никто не знал её адреса. Родители только пожимали плечами, а подруги – отводили взгляд… Отрезанный ломоть, улетевшая птица…
Права, права , тысячу раз права была красавица Лида, что не вернулась к нему, ибо, что он мог ей дать, - нищий, провинциальный журналист, начинающий поэт, неудачник?.. Неудачником был его отец, неудачником дед, да и все в родне - сплошь неудачники!.. И он – яблоко от яблони… «Витя!.. - поучал поддавший с утра отец, - учись! Человеком станешь! Высокой культуры!.. Не повторяй моей судьбы! Не будь быдлом!.. А не знаешь, куда мать спрятала бутылку? Убью, сволочь!..». Незачем Лиде было возвращаться в этот отравленный алкоголем мир, где всё, даже занавески на окнах, дышали сивушными парами, бурдой, скандалами,где слёзы лились как вода... Молодец, что она вовремя поняв это, уехала... Молодец!..
Он же - захотел стать учителем, пошёл учиться в Пединститут. А может, это и было его роковой ошибкой?.. Ну какой из него учитель? Низкорослый, метр с кепкой, молчун – слово не вытянешь. Совсем не похож на героя артиста Вячеслава Тихонова в фильме «Доживем до понедельника», да к тому же - слегка заикается. Ну, как же он будет сеять Разумное, Доброе, Вечное?.. А его сверстники не выпендривались, шли в ремеслуху, получали профессию, и - айда в забой!.. в проходку!.. простыми
работягами, шахтёрами , шоферюгами, наладчиками оборудования,слесарями... Весёлые, всегда вместе,в коллективе, плечо друга – рядом!..
У них-то, у его сверстников, было всё в порядке – жены, дети, внуки, квартиры, дома, обстановки, дачи и машины… Отпуск - Сочи и Крым. Крепкая семья – основа общества. А он,после Лиды, так никого и не полюбил. Почему?.. Он не знал ответа на этот вопрос. Словно что-то оборвалось в его душе – главная струна, тонкая ниточка надежды, и не связать, не склеить, не поправить… Нет, ну конечно, были у него женщины, но с ними он не чувствовал того душевного тепла, того родства, как с Лидой. Будто куклы, огромные, ожившие, накрашенные куклы. «Быстрей бы ушла!..» - думал он утром, наливая чай или кофе очередной расфуфыренной крале. «Быстрей бы!..»
Почему так случилось, так сталось?.. Ведь он всю жизнь работал, как вол, на трёх работах, старался, тянулся, а в итоге – одиночество, грязная однокомнатная квартира и Смерть, стоящая у изголовья... Никто не поправит подушку, не подаст воды, не сбегает в аптеку, не скажет доброго слова. Может, ещё с рождения висела на нём «чёрная метка»? Расплата за грехи отцов?.. И никто не ответит на это – ни ветер, ни снег, сохранят гордое молчание высокие трубы котельной,отводит серые глаза низкое,сибирское небо...Никто не ответит... Ноябрь на исходе... Снегопад... Кончается осень, кончается год, кончается жизнь… Поздно задавать вопросы. Поздно об этом думать. Не вернуть, не поправить, не переиграть… Так и прошла вся его жизнь – бобылём…
Нет! Нет! И нет!.. Рано ему умирать, надо бороться! Доползти до кухни, попить воды, оставив открытые краны, затопить соседей. Мигом примчатся, ведь только-только ремонт закончили. Но где взять, на эти простые действия столько сил?.. Смерть, стоящая у изголовья, выпила их до самого донышка. Донышка его души...
...Нежданно-негаданно, сначала тихо, а потом громче и громче зазвучала песня Людмилы Зыкиной «Течёт река Волга». Это новый сосед сверху, Николай, въехавший в квартиру примерно месяц назад, оказался любителем ретро, ценителем русских песен. «Волга» - была самая любимая песня Вити. Видно, Судьба напоследок решила сделать ему приятное. Царский подарок!.. «Среди хлебов спелых, среди снегов белых, течёт моя Волга, а мне 17 лет». Меццо-сопрано Людмилы Георгиевны завораживающе наполняло Витину комнату. Песня немного заглушала боль,отвлекла... Стало легко, словно кто-то невидимый, милосердно сжалившись, вколол ему пять кубиков промедола. В голове просветлело. Виктор вспомнил, какие прекраснейшие русские песни умела петь его мать... Бывало, прядет шерсть, кружится, кружится веретено, будут Витечке теплые носочки, ножки в тепле будут, а сама – поёт. Котенок играет клубком, и Витя - тут же, здоровый трехлетка, бутуз, любуется картинками в старом молитвеннике, слушает... Течёт, течёт песня, вьюга стучит в окно, потрескивают в печи дрова… «Мам, спой ещё!..» - просит он. «Какую?» - «Про бродягу с Байкала». «Да, сыночек, устала я уж… Пойду Зорьке водички дам, а то скоро на дворе темно станет…» Да!.. Вот уж были песни, так песни! Не то, что сейчас – какой-то там тупой рэп. Если б этот рэп пела Арина Родионовна над колыбелью младенца Пушкина, то из него вырос бы не Пушкин, а Дантес!.. - так сказал однажды русский писатель Валентин Распутин.
Да!.. Новое Время – новые песни. Сосед сверху ,сызнова поставил пластинку,снова зазвучала мелодия... Течёт, течёт Волга ,льётся божественный голос Людмилы Георгиевны, кружит, кружит осенний ветер, вздымая листву, прохожие спешат,спешат домой, в уют,в тепло, к родным и близким... Далекое, милое Прошлое проступает сквозь сумерки. На исходе осень, на исходе день, на исходе неделя, на исходе год, и Витина зацепка за жизнь истончилась, прозрачна и призрачна,как мираж, еле жива... Пряжа его дней, что прядет богиня Судьбы Парка, вот-вот оборвется, и никто, никогда уже не свяжет её...
Виктор приподнялся на правой руке, и тотчас боль, словно электрическим током пронзила всё его тело. Он упал на подушку. Уффф!.. На лбу выступил холодный пот. Нет, похоже ему не выкарабкаться… Какой-то неясный свет забрезжил в дальнем углу его комнаты. Кто это?.. Он вдруг вспомнил далекое, отзвеневшее лето, залитый солнцем луг, он и его отец на сенокосе. «Пяточку, пяточку косы, сынок, держи на спичечный коробок от земли», - учит отец. «С оттяжечкой!.. с оттяжечкой!.. бочком, бочком стой к траве!..» - добавляя, смеётся отец, смеётся он. И солнце – огромное, пурпурное, радостно встаёт у них за спиной. Ровные рядки скошенной травы ложатся на лугу - будет нашей Зорьке корм!.. Молочко будет! Не пропадём!.. И от радости, что вот он – пацан, салага, мелюзга, - и так ладно, сразу, научился косить, - хочется петь, смеяться, читать стихи, прыгать!.."Вжиг!Вжиг!Вжиг!.."- поёт коса. «Пап, пап,смотри: жаворонок!» «Да, сынок,вижу! Светла и удивительна песнь его, прям в душу льётся! Хорошо!.. Что смеёшься? Хорошо!..» Смеётся солнце, поёт птица, смеётся он, смеётся отец. Молодость его мира, начало начал, редкие минуты радости.
...Но вскоре станет не до смеха: зимой, в буранном декабре, отец сгорит от водки, Зорьку–кормилицу их, – кто-о зарежет, сено сожгут… Лишь чёрная кровь на грязном, истоптанном снегу – вот и всё, что осталось от Зорьки. Кончилось Витино детство, в ответе теперь он за младших братьев и сестер, за отца он им будет... И от забот ли, от горя ли, но что-то в нём сломалось, жизненный стержень, что ли. С тех пор он разучился шутить, улыбаться, смеяться,стал вечно серьёзным,хмурым... «Угрюмый»,- такое "погоняло" приклеили ему пацаны в школе, и она перекочевало за ним в институт. «Угрюмый, наливай по рюмке!..» - любил говаривать его приятель Викентий. Викентий был весёлым, красивым, стройным парнем, шутником, играл на гитаре, был любимцем девушек, полная противоположность Виктору, а гляди-ка - стали закадычными друзьями, не разлей вода…
...Уже тогда, в институтскую пору, он заметил за собой странную особенность: вроде и был всегда со всеми в группе, в стройотряде, в колхозе на картошке, на капустниках, на чьих-то именинах, а всё равно оставался один-одинешенек, белой вороной в их стае, чужим, незваным гостем на их Празднике жизни. Словно кто-то взял, да и выжал из него задор, молодость, жизненную силу – как сок из лимона. Не их он поля ягодка, чужак. Именно тогда, в институте, он вернулся к стихам. А ведь после отъезда Лиды он больше не написал ни строчки. А тут - как прорвало!..Только успевай записывать!..Это было похоже на чудо.
Стихи, стихи… В них он полюбил ритм, музыку, неожиданную хлёсткую рифму. Они стали ему преданными друзьями, заменили сбежавшую Лиду, от которой вот уже 6 лет не было известий. Поначалу как-то не получалось, "заржавело" его перо, не удавалось найти доверительную интонацию, подражательно, "из-под топора". Но, потом, поднаторев, он стал писать всё лучше и лучше, словно Тот, чьё имя – Создатель, швырнул с неба Божественный Огонь, в него, молчаливого, нескладного, неприметного сельского паренька Виктора Кислова, будто пытаясь вознаградить за долгие горестные годы молчания. И поутру,он читая написанное ночью,удивлялся: неужто это он,Виктор, написал? Не может быть!.. Будто какая-то неведомая сила водила его рукой.
...Пришел первый успех: столичный журнал напечатал подборку его стихотворений. Наконец-то заметили!.. Всё реже и реже стали приходить письма с отказом в публикации. Он выработал свой стиль – сплав Простоты и Правды. Его стихи, его имя были на слуху... Приглашали на радио, телевидение. Оттачивая мастерство, он почувствовал, как стали послушными его воле Солдаты Слова, марширующие победно ночью из-под его пера. О былой «заржавелости» - не осталось и следа!Главное - раскрепоститься!.. Слова – его Солдаты, а он – их Полководец, и их ждут новые сражения, новые Ватерлоо, новые Бородино!..
Виктор повернулся на левый бок , подложил под сердце кружку, полегчало... Ну вот, наберу сейчас боли 250 грамм, выплесну на пол и стану здоровым человеком,подумал он. Если б было всё так просто!.. Тогда нужно было выплеснуть разом все его загулы, его похмельные дни, всю грязь, налипшую на его сердце за неправедную жизнь. Не получится!.. Виктор посмотрел на портрет Хема на стене. Тот портрет подарила ему Лида. Хэм был в свитере грубой вязки, улыбался загадочно, словно хотел спросить Виктора: «Что, старик, хреново?..» " Да, хреново, Хем",- ответил поэт. Их поколение, дети хрущевской оттепели, ХХ съезда, обожали Хема, Ремарка,Оскара Уайльда, Олдингтона... Многие куски из их романов знали наизусть. Самогонку называли - «кальвадосом», а друг друга - «стариками»… О, волшебная институтская пора!.. Где, за какими осенними холмами, отзвенели твои серебряные колокольчики?.. Какие стылые, свинцовые волны серых,похмельных дней, скрыли твой солнечный, цветущий, златоглавый Китеж?.. Где, в каком море пурги, утонуло твоё незакатное солнце?.. Какие черные, зловещие тучи затмили твой сиреневый май?..Как так случилось,что мы предали память о тебе, и она заросла бурьяном, травой забвения?..Почему же мы не заметили этого, чем же мы были заняты в этой жизни?..
Осень... Холодный ветер Норд-ост кружит, кружит палые листья, шуршит и шепчет старую, избитую истину царя Соломона: «Всё проходит...» Нет больше Викентия, нет Валерки Федько, и только он - Виктор Кислов, осколок того, искрящегося шампанским Времени, мушкетерского братства, лежит и беседует с символом их бесшабашной юности – писателем Эрнестом Хемингуэем. «Хему было гораздо хуже после сеансов электрошока, но он держался!.. Держался молодцом!..», - подумал Виктор, и в памяти явственно зазвучало его стихотворение "Правда Последнего Выстрела", посвященное Хему: "Мэри не будут ОНИ обвинять...//Позже найдут... Не сразу, не быстро...//Надо спешить... Есть одно для меня - Правда Последнего Выстрела!..//Килиманджаро. Девственный снег.//Мэри смеётся задорно и искренне... // Всё заберёт с собою навек - Правда Последнего Выстрела!..// Африки зелень.Реки. Холмы.//Солнце Памплоны, где страсти неистовы //Бросит во тьму, зашепчет псалмы ,//Правда Последнего Выстрела!..//Вспомню я вёрсты исхоженных троп// Многих любил и многое выстрадал...//Да забери ты, тесный свой гроб, //Правда Последнего Выстрела!..//Я заведу на рассвете "Пилар"// И - в Океан, прочь от горестной пристани!..//Прочь!.. Да куда ж ты меня завела ,//Правда Последнего Выстрела?//Выпрыгнет к небу синий марлин,//Страх перед Смертью душу мне выстудит.//...Где?.. где ты прячешь патроны мои //Правда Последнего Выстрела?//Леди Куровски - откройте окно!//Да не смотри ты так грустно и пристально!//Всё ж я был верен Тебе лишь одной, //Правда Последнего Выстрела!..// Мэри не будут ОНИ обвинять...Позже найдут...Не сразу,не быстро..."
Хем был примером для них, примером во всём, планкой, к которой они тянулись, непририкаемым авторитетом. Достойный пример для подражания!.. И он, Виктор, старался быть похожим на него правдивостью своих произведений,краткостью, и никогда не писал о том, чего не знал...
...Он стал поэтом, известным Кузбасским поэтом, выпустил первую книгу «Думающий огонь», её даже запросили в библиотеку конгресса США. Благоговейно листая сборник, вдыхая сладко-терпкий запах типографской краски, он поймал себя на мысли, что нет радости… Поздно!.. Всю радость его жизни забрала красавица Лида, в сверкающую огнями далёкую Москву. Москва, словно гигантский водоворот закружила Лиду и швырнула на дно.. Радость, гуляя по свету, забыла его имя, адрес. У неё другие ходили в любимчиках – молодые, нахрапистые, беспринципные. Если бы ему кто-то сказал, что написав 10 прекраснейших книг - он вернет Лиду, то тотчас, не задумываясь, он окунулся бы в работу!.. Но - не вернуть Лиду, не воскресить отца, даже если напишешь целую библиотеку книг… Поздно!..Поздно об этом думать... Братья и сестры выросли, разлетелись по свету... забыли его...Кто-то уже спал беспробудным вечным сном на Афонинском кладбище. Где-то в таежной деревушке, рядом с Обью, доживала свой век его старушка-мать. Один он остался на свете, да, впрочем, как и был всегда. Нет,наверное, это не совсем так, ибо все же имелись у него два верных друга: Викентий и чистый лист бумаги формата А4.
Виктор почувствовал, как Смерть ослабила свою хватку, видно устала, вынула свои зубы из его сердца... «Вампирша придурошная!..» - подумал он. Полегчало. Может отпустит?.. Смерть смилостившись, дала ему отсрочку?.. Эх, две поэмы лежат на столе в работе, не окончены! И, если он сегодня умрет, кто же их допишет?.. Никто! Никто и никогда!.. Ему стало жаль свой трехлетний труд. А, впрочем, не всё ли равно?.. На свете и так - тьма тьмущая книг, всех не перечтешь, не осилишь. Да и книга, по большому счету – умирает, Интернет победил её, треть книжных магазинов по всей стране нынче закрылись. Так, что его, Витин, уход – закономерен, как смена эпох... Ценности, которыми он жил, поднимал "на щит" в своих произведениях – Совесть, Доброта, Помощь ближнему, Скромность, Милосердие, Верность слову – давно умерли. Ветер перемен развеял их прах. Время поэтов прошло, и он вряд ли доживет до утра...
Витя услышал, как Смерть, сидевшая в ногах, поднялась, скрипнула сетка, и обогнув кровать, встала у изголовья... Что-то звякнуло. Наверное ,коса ударила о стояк отопления. Полоротая!.. Виктор ощутил у себя на лице холодное, как у Снежной Королевы, дыхание. То, что она свободно разгуливала по комнате, уже не удивляло его. Пусть гуляет!.. Он где-то даже уже привык к ней, как солдат привыкает к осколку в теле, который невозможно удалить… Пусть гуляет, гулёна! А может, надоест ей гулять и она уйдет к более сговорчивому, к более покладистому, к тому, кто б по её приказу: «Умри!», не кочевряжился, как Витя, а взяв под козырек, ответил: «Есть!..» Вот была бы умора: неделю прожила рядом с ним, ожидаючи, когда он соблаговолит «коньки отбросить»!Зря,выходит... Порожняк прогнала!..
Виктору вспомнилось, как он после газеты, работал недолго в шахте горнорабочим очистного забоя, и, как крысы охотились за их «тормозками». Мерзкие грызуны, воровато оглядываясь, сжирали их хлеб, сало... Куда ни спрячь – везде найдут! Наступишь на такую воровку кирзачём – чуть-чуть, слегонца, нежно, а глядишь, она-то и сдохла! Видно, их крысиный мозг подавал приказ на самоуничтожение. Негоже быть таким, надо бороться! Взять бы, отобрать у нее косу, и – охаживать, охаживать по глумливой, ехидной улыбке!.. по длинным ссохшимся рукам!.. по дистрофичным ногам!.. по зловонному ливеру!.. Вот была бы умора! Интересно, что бы она вопила? «Помогите!..» Ага, счас! Дураков нет! Кто ж станет помогать Смерти?..
Виктор вспомнил фильм об Иосифе Бродском, гуляющим с Евгением Рейном по набережной и базарчикам Венеции. На волнах покачиваются гондолы. Зазывалы предлагают отведать экзотических фруктов... Бродский сетовал, что в его инфарктах повинны сигареты. Две пачки в день!.. Он любил курить LM, прикуривал одну от другой. А что повинно в его, Витиной, сегодняшней боли?.. Полное пренебрежение своим здоровьем, папиросы «Беломорканал» и "Север", крепкий алкоголь без меры и долгие бессонные ночи за письменным столом, сдобренные чифирком... Чифирок! Это Серега-сосед,седой как лунь,доходяга, сидевший по статье 58, ч.10, ещё при Сталине, приучил его к нему. Пачка чая на литровую банку кипятка - и сон как рукой снимет!.. Виктор любил писать по ночам, когда дневной шум не мешает рождению мысли, рождению слога, рождению стиха. Рождению?.. Нет, сегодня это не актуально. Нынче впору говорить о Смерти.
… Опять нахлынули воспоминания: зима... Злой, морозной, буранной ночью он возвращался из школы... Хороводит, хороводит вьюга, нет дороги, нет огней,только белая стена снега. Куда идти?.. Их дом был первым на улице, дальше уже лес, и нередко, голодные серые волки кружили рядом, выли, искали добычу. И, вот он, третьеклашка, увидел несколько пар горящих глаз, но это были не волки, а одичавшие, огромные, похожие на волков собаки, сбившиеся в стаю... Вожак, черный, одноухий, угрожающе зарычал, стал наступать на Витю!.. Мальчик оторопел. Буран на секунду ослаб, утих, и Витя увидел огоньки своего дома, метров сто до него, до спасительной калитки!..Почти рядом! Злобный пес, чуя добычу, рыча, продолжал наступать на пацана. Нет, надо взять себя в руки ,не подавать виду, это ж не волки!.. Резко скинув ранец, Витя швырнул его в оскаленную пасть пса. Тот огрызнулся, нехотя отступил. Замерзшими пальцами мальчик достал из кармана перочинный ножик «складник», и открыл его. Блеснуло лезвие. Потом медленно, бочком, бочком, стал пробираться к огням своего дома, к калитке. Псы неотступно, след в след, шли за ним. Он не побежал, поборол страх, осторожно открыв ворота, прошмыгнул, резко закрыл, щеколда железная, надежная, и быстро вошел в дом...
«Ох, Витя!.. Как замело тебя!.. Ты весь в снегу!» - запричитала мать. - А где твой ранец?.. «Да, мам, он там, на дороге, собаки напали на меня, недалеко от дома, возле колодца». «Собаки? Ох, батюшки!.. Сейчас я им покажу, собакам-то! Я их – вилами, вилами! Облокусь, обуюсь и пойду принесу твой ранец! Где мои чуни-то?.. А ты ступай,ступай к столу-то, кулеш я испекла тебе…» Бешенный буран,светопредставление на окраине Киссельбурга, собаки, ласковая,заботливая мать, его детство вновь воскресло в этой нахлынувшей,нестерпимой боли , в бесконечной ночи... И, может, последней ночи в его жизни… Тяжелое забытье охватило его, и в этом забытье,одичавшие собаки, похожие на волков, рыча, отгрызали куски его плоти...
Смерть с новой силой сдавила своими зубастыми челюстями Витино сердце. Виктор тихо охнул. Нет, такой боли я до утра не выдержу, сил нет. Он повернулся на правый бок. Внезапно стало легче. Легче? Видно душа покидает тело, с усмешкой подумал он. Вдруг Виктор увидел себя первоклашкой, в новенькой форме, с ранцем, ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС , идущим на свой первый урок в 1 «Б». В руках – букет цветов, золотые шары и георгины, и он явственно почувствовал их запах, который разливался, как река, заполняя его комнату, квартиру, дом, город... Внезапно, какая-то необъяснимая сила подняла его над кроватью, и он понял, что он летит, вращаясь в гигантском белом тоннеле. Но кто там стоит, поодаль с бидоном, с литовкой? Боже! Да это же отец! «Папа! Как ты здесь?» « Да-к мы сегодня на сенокос едем, сынок, я ж вечера говорил тебе. Вот и молочка бидон прихватил. Хорошее от Зорьки, молочко-то! Вкусное!..» Тоннель ширился, петлял, разливался светом. Вдруг Виктор увидел сгорбленную старушку в цветастом платке. «Мама! Как ты сюда попала?.. Как?.. Прости меня, что за всю жизнь не нашел для тебя ни одного теплого слова…» «Не казни себя, сынок! При такой жизни у тебя сызмальства закаменело сердце. Извини меня, что не могла тебе дать лучшей доли…». Тоннель резко сузился , стало жарко. А кто это там, в легком летнем платьице? «Господи! Да это ж Лида!» «Вить!.. Пойдем сегодня кататься на карусели? В горсаду духовой оркестр играет, пойдем!..» Тоннель стал задымленным, словно кто-то бросил огромный файер. Какой-то парень в плаще и шарфе, с бутылкой помахал Виктору. «Викентий! Так ты же умер?..» - прошептал поэт. «Угрюмый!.. Наливай по рюмке!» - рассмеялся парень и скинул шарф. Как видишь – жив, здоров и невредим! Закусь есть?..Рассказывай,где тебя носило,дружок?..»
Замелькали перед взором какие-то незнакомые лица, обрывки давних,полузабытых разговоров...Витя увидел себя со стороны, стоящим на эстраде и читающим аудитории свои стихи: "Августейший Август нам сулит разлуку.//Боги наши судьбы – не соединят.//Осень на пороге… Тишина… Ни звука...//Только песнь прощанья мне поёт Иня.//Выпрыгнет играя, серебристый окунь,//Щука ли, жируя, схватит пескаря,-//Озирает небо равнодушным оком://Рыбу, Осень, Лодку, Реку и меня.//Все мои молитвы небеса отторгнут -//Зла и непонятна звёздная игра...//Заурчит простудно старая «моторка»,//Тот, кто у мотора скажет мне: «Пора!..»//Моросящий дождик не о нас ли плачет?..//Омуты заносит палою листвой...//Первый лёд на сердце – это ,верно ,значит://У Мадам Разлуки нынче торжество.//Клен-приятель старый!- треснут и расшатан//Спит... Ему приснится – он влюблен и юн...//Скоро, скоро, скоро, еле слышным шагом//Зазимок наступит – поминай июнь!..//Осень кружит вальсы - рыжая оторва!..-//Золотым багрянцем заметая путь...//Разрезает волны старая «моторка»,//Тот, с лицом Харона, скажет мне: «Забудь!..»//В наши спины дышат вьюги и морозы,//В Августе привычны эти холода…//Да!.. Швыряю за борт горечь папиросы,//Все мои надежды унесёт вода…//Станет вмиг прохладно,неуютно очень//Даже где-то жутко - хоть перекрестись!//Мошкара речная лезет прямо в очи, //Может быть под нами не Иня,а Стикс?//В небесах - гляди-ка! - хлещут звездопады!..//"Загадал желание?.". "Следуй на паром!"..//Из таёжной чащи протрубит сохатый.//"Жми!.. Поддай-ка газу, лодочник Харон!."//Вот и завершилась моей жизни повесть…//Лей, старик, в стакан мне горького вина…//Закричит подранком твой московский поезд,//Заспешит на Север - вдаль!- моя Иня"…
Виктор почувствовал, что свет в тоннеле становится тусклее, холоднее, неприкаяннее, и запах цветов - георгин и золотых шаров затопил всё вокруг,- словно Томь в половодье!- затопил буранные ночи Киссельбурга, затопил жаркое лето сенокоса, затопил серебряный смех Лиды, затопил весёлые студенческие застолья, затопил саму Витину жизнь, и Тот, кто был Властелином этого белого тоннеля, – внезапно врубил красный свет. «Ну, вот и всё...»,- пронеслось у Виктора в голове, и, как только он понял это, сознание навсегда покинуло его...