Она постепенно очнулась от света.
Защёлки откинуты, крышка снята.
Смутилась, увидев что вдруг не одета.
Была непривычна ещё нагота.
В партере смешки и нескромные взгляды
Похабников, ищущих жертву в постель.
Изящной фигурой, на стенах эстрады,
Она отразилась как виолончель.
"Любовь моя, чудо! Моё вдохновение!
Ах, как я тоскую по звукам твоим!"
Коснувшись, я чувствовал голод, томление.
Я знал, что и ею я тоже любим.
Оркестр настраивал чуткие струны.
Волнение и трепет охватывал зал.
Стал свет угасать. И я стан её юный
К себе, будто право имея, прижал.
В объятиях ног, она вдруг застонала.
Блаженство и мука из тела лились.
Туда, в полумрак напряжённого зала,
По лестнице душ, в поднебесную высь.
На ласки, покорно, она отзывалась
Божественной музыкой женской любви.
И в радостных нотах искрилась, смеялась
Природа, дремавшая прежде в крови.
Звучал низкий голос всё ярче, всё глубже,
Себя раскрывая как страстный цветок.
Я был её жизнью, любовником, мужем.
Она отдавалась мне, словно я Бог!
Из ложи, какой-то несдержанный зритель,
Шептал, наклонившись к подруге своей:
"Смотрите, моя дорогая, смотрите...
Я сделаю с Вами, что он сделал с ней!"
Смычок мой вонзился безжалостно в струны.
И вырвал из плоти восторженный крик.
Неистовый, жадный, животный, безумный,
Как взрыв потрясающий душу на миг!
Зал замер... Немой, тишиной оглушённый.
В бессилии чувства свои осознать.
В неё безраздельно, всем сердцем влюблённый,
И слёзы уже не старясь унять.
...Цветы и овации, крики восторга.
Она чуть дрожала, оставшись без сил.
Я в чёрный футляр, будто в гроб в зале морга,
Живую, казалось её хоронил.